Император Александр II держал в руках письмо, написанное месяц назад и переданное ему премьер-министром, графом Лорис-Меликовым. Строчки перед глазами расплывались, точно взор умудренного годами венценосца затягивало слезой. Княгиня Екатерина Долгорукова, морганатическая супруга государя, с недавних пор носившая титул княгини Долгоруковой-Юрьевской, удивленно поглядела на супруга.
– Что-то не так, Александр? Плохие известия?
– Как сказать. – Император вновь кинул взгляд на четкие, как солдатские шеренги на плац-параде, каллиграфические строки. – Письмо от человека, которого я очень много лет назад знал и числил своим другом.
– И что же?
Государь не ответил, печально окинул взглядом любимую Катеньку и тут же отвел глаза. Словно в утренней дымке за ней проступил образ совсем иной Долгоруковой. Боже, как давно это было!
– Воспоминания об этом человеке тебя чем-то тревожат? – продолжала допытываться Екатерина Михайловна.
Понимая свое шаткое положение при дворе и зная нескрываемую враждебность со стороны детей и прочих родственников императора, она тщилась уберечь своего мужа от малейших волнений и неприятных хлопот. Впрочем, она была искренна в своем порыве, ибо с детских лет и по сей день любила красавца-государя.
Александр II пожал плечами.
– Не то чтобы тревожит. Много лет назад этот человек попросил годовой отпуск для излечения ран, уехал в Америку, да так и не вернулся. Очень жаль, это был весьма достойный человек и храбрый офицер.
– Прости его, Сашенька. – Княгиня Долгорукова-Юрьевская присела возле мужа и, положив руки ему на плечи, поглядела в глаза. – Наверняка, если он совершил то, о чем ты говоришь, у него были свои очень веские причины. Он ведь не злоумышлял против тебя?
– Нет, – грустно покачал головой император. – Но он и не испрашивает прощения.
– Тогда что же? – Брови княгини удивленно взметнулись.
– Этот человек нынче президент республики Калифорния. Быть может, слышала, там сейчас изрядная смута? Но оно и понятно, как же иначе!
Сама посуди, когда-то там нашли золото, тысячи тысяч авантюристов и разбойников всех мастей кинулись в этот забытый богом край земли в надежде быстро разбогатеть. Многим это удалось, но, конечно же, далеко не всем. Однако не прошло и десяти лет, как золото в Калифорнии закончилось. А вот сборище отъявленных мерзавцев, не брезгующих ничем ради пригоршни долларов, осталось.
Спустя еще несколько лет в эти места ушла армия генерала Гранта, и Калифорния превратилась в последний оплот сторонников президента Линкольна. Выкурить их оттуда конфедераты так и не смогли. Горы служили им надежной стеной. А флот и у тех и у других был не ахти какой. После сражения у Сан-Диего, где, кстати, войсками северян командовал тот самый человек, о котором я тебе говорил, президент южан, Дэвис официально признал республику Калифорния независимой державой. Ты в ту пору была еще совсем крошкой и вряд ли помнишь об этой войне. Да и происходило сие кровопролитие, слава богу, очень, очень далеко отсюда.
Екатерина Долгорукова внимательно слушала мужа. Она старалась быть ему не только пылкой возлюбленной, но и верной соратницей. В глубине души княгиня терпеть не могла этих ужасных войн, этих хитросплетений политических ребусов, но она была супругой великого императора, а значит, ей следовало учиться быть настоящей императрицей. Этой науки не преподавали в Смольном институте, так что все приходилось постигать своим умом. И она постигала, не зная устали, старалась помочь советом любимому, невзирая на косые взгляды великих князей и ропот членов Государственного Совета.
– Спустя десять лет Гранта на посту президента республики сменил некто Ван Хорн, крупный местный землевладелец из удачливых золотодобытчиков. Через год он совершил государственный переворот, объявив себя пожизненным диктатором Калифорнии. Пять лет назад его свергли, и новым президентом был избран генерал Джон Бэзил Турчин или, как звали его некогда здесь, Иван Васильевич Турчанинов. Ныне страна поделена фактически на два лагеря: республиканцев и ванхорнистов. Дабы прекратить смуту и дать стране закон и порядок, Иван Васильевич просит меня установить российский протекторат над республикой Калифорния.
– Что же ты думаешь ему ответить? – увлеченная перипетиями удивительной судьбы соотечественника, негромко спросила Долгорукова-Юрьевская.
– Пока не знаю. – Император сложил исписанный каллиграфическим почерком листок, спрятал его в карман и неспешно подошел к окну.
За стеклом тихо падал снег, заметая Дворцовую площадь с одиноким, как перст, Александрийским столпом.
– Одиночество – удел государей, – прошептал император, глядя, как стоит недвижимо на холодном ветру памятник его блистательному дяде. Природа, кажется, и знать не хотела, что зима уже кончилась, и наступила весна. Снег падал и падал, струясь у самой земли быстрой поземкой. – Такие решения не принимают наобум Лазаря. – Александр II повернулся к жене и вновь, точно ночной морок, увидел перед собой образ княжны Долгоруковой – генеральши Альбединской. Как странно, они расставались когда-то именно здесь, в этом самом кабинете. – Вечером, на Государственном Совете я оглашу просьбу его превосходительства, президента Калифорнии. А сейчас, извини, я должен ехать в Михайловский манеж, там скоро будет торжественный развод войск, я обязан присутствовать. Эта традиция заведена еще покойным дедом…
– Александр, тебе б не следовало туда ехать, – покачала головой княгиня Долгорукова-Юрьевская.
– Ну что ты, дорогая?
– Ты же знаешь, в городе неспокойно. Вот и Лорис-Меликов говорит, что еще не всех бомбистов-злоумышленников удалось изловить.
– Ну да, конечно, «Народная воля»! Но, видишь ли, милая, если сегодня я отменю развод, эти мерзавцы смогут с полным основанием утверждать, что им удалось запугать и поставить на колени российского императора! А сие никак невозможно! – Он подошел к любимой женщине и поцеловал ее в обе щеки. – К тому же нынче мой племянник, великий князь Дмитрий Константинович, должен представляться мне в качестве ординарца. Не могу же я обмануть ожидания мальчика! Не волнуйся, я туда и обратно. Господь на нашей стороне. Он не раз уже хранил меня от всяческих негодяев и безумцев. Вот увидишь, милая, все будет хорошо.
Император вышел из кабинета, еще раз поцеловав ее на прощание. Она осталась. В каком-то непонятном опустошении княгиня смотрела в окно, как отъезжают от дворца тяжелые, с бронированным коробом сани, как рысью скачет за ними шестерка казаков-конвойцев терской сотни. Она стояла и смотрела им вслед, даже тогда, когда эскорт пропал из виду, и быстрая поземка замела следы экипажа и всадников. Екатерина Михайловна и сама не могла бы сейчас ответить, о чем она думает: о человеческой судьбе ли, о тех ли странных путях, которыми следует всякий, ходящий под Богом.
