Молча я сглотнул слюну.
— А! Да ладно! — Демьян залихватски махнул рукой. — Подрастет и сам ко мне придет. Никуда не денется.
— Он узнает о случившемся с его семьей и захочет отомстить. Жить будет ради мести.
— Пускай! Но проживет недолго.
— И все же я не понимаю вашей ненависти к собственным потомкам. Они ведь единственное продолжение вашего рода.
— Это черт-те что, а не потомки! — оскалился Демьян, проходя в пещеру. — Не нужно мне такое продолженье рода. Их вовсе не должно быть на свете.
— Вам видней, не стану спорить, — я увеличил дистанцию, не сводя глаз с его удаляющейся спины.
Близость стаи, утренняя сонливость, сытая расслабленность — многовато было факторов риска для нападения на вожака. Да и нервы Демьяна были предельно напряжены, он точно успел бы отразить мою атаку. Поэтому я отложил дуэль на следующую ночь.
Часа три я обдумывал предстоящее сражение, а потом позволил себе уснуть для восстановления бодрости духа.
Проснулся от удара в бедро и услышал далеко не ласковый окрик:
— Вылазь, лежебока! Все бы тебе дрыхнуть да нежиться! Пора на ловлю ступать.
Не дожидаясь следующего пинка, я стряхнул лоскутное одеяло и потянулся к сложенной в углу одежде.
— Шустрей, копуша! — защищенный доспехами Демьян «прошелся» острым мыском рыцарского сапога по моим коленям, пока я натягивал неудобную рубаху.
Настроение у него было хуже некуда. В его грубости заподозрил скрытую угрозу, и потому нацепил на пояс ножны с заговоренным клинком.
Закатные лучи обливали верхушки сосен рыжеватым, с легким розовым оттенком, сиянием, будто за тонким желтым облаком спрятался маляр и выплеснул ведро краски на небесную твердь.
Мы бесшумно пересекли сосновую рощу быстрым шагом, не переходя на бег. Демьян вел меня не на охоту, а на казнь. Угнетающее молчание не нарушалось до маленького ручейка. Если применить сравнение с человеческими разметками, мы перешли со двора усадьбы в поместный парк.
— Впервой я так сплошал… Должно, старая закалка подвела, раз я проглядел твою песью душонку. Да и Шенигла опростоволосилась, — укоризненно покосился на меня атаман. — Ну, ничего. Никто не узнает моего позорища. Дабы не умалить заслуженного уваженья, я не запятнаю твоей чести. Пускай наши мнят, будто змей схватил тебя на дольнине и унес в гнездо змеенышам.
— Опрометчиво вы доверяете адской птице, Демьян Лукич, — тихо возразил я. — Она меня невзлюбила с первой встречи. И давно науськивает вас против меня.
— Затвори собачью пасть, предатель! — оскалился атаман. — Шенигла вовсе тебя не раскусила. Али вы снюхались с нею за моей спиной… Сам я разведал истину… Да и ныне дух твой цельно тебя выдает, — он потянул воздух и брезгливо отвернулся. — Ишь, изловчился! Самого Демьяна Чепурных вокруг пальца обвел! А до чего тощой был! Ложка крови — мешок костей. Кто ж в таком дохляке узреет песью душу?!!
— Вы неправы. Я людям не служил, и не служу.
— Ты аки глист у меня завелся. И не видать, и не слыхать тебя было, покуда ты не показался во всей красе.
— Держите, сударь! — опередив Демьяна, я кинул ему в лицо перчатку с левой руки.
Я решил шуткой разбить его спокойствие и опасную сосредоточенность на предстоящем поединке.
— Это что?!! — выплюнув перчатку, инстинктивно пойманную зубами, атаман недоуменно повел носом.
— Вызываю вас на дуэль, Демьян Лукич, — с игривой улыбкой я развел сложенные за животе руки. — Мерзейшего оскорбления, нанесенного благородной особе, не может снести моя поэтическая душа. Извольте напомнить: я князь, а не глист!
— Грязь ты, а не князь, — к сожалению, Демьян быстро опомнился. — Таких князьков мы на Дону раздевали донага, вешали им на шею каменья, и спускали их в воду повеселить рыб. С тех князьков я кафтаны, сапоги да пушнину сымал, а у тебя кровь возьму. Должно быть, вкусен ты, глистенок паршивый.
Атаман обошел меня и продолжил путь, демонстрируя, что он не намерен казнить меня здесь и понимает, что я не отважусь на попытку убежать от него.
— Эх, пропадет вся ваша составная материя даром, — я догнал его и заглянул с насмешкой в непроницаемо хмурое лицо. — Я ведь когда убью вас, Демьян Лукич, и капли вашей крови на язык не положу. Она, сдается мне, горче прокисшей солянки от беспросветной злобы. А я, знаете ли, сладкоежка.
— Мели чего хошь, предатель. Тебе меня не одолеть. Я разделаюсь с тобой в два счета.
— А я с вами — в один. И доподлинный предатель из нас двоих — вы. В угоду раздувшемуся за века честолюбию вы предали наше племя. Натравили охотников на мою прежнюю стаю и моих нынешних друзей отправили на верную смерть наперекор увещеваниям. Я же старался уберечь вампиров, не выдавал их людям. Ежели бы вы, господин самолюб, не щадили себе подобных ради сохранения человеческого племени, я бы мог вас понять. А вы шли на поводу безумной злобы, подогреваемой семейной распрей. Вам никого не жаль, за исключением себя самого, и от меня не ждите сострадания на дуэли.
— Не тебе учить меня морали, пес.
— Я не пес! Я князь Тихон Игнатьевич Подкорытин — Тарановский. И называть себя не позволю иначе, чем «Ваша светлость».
— Про светлости будешь со змеем толковать. А я пустой трепотней не стану засорять голову, — Демьян отмахнулся от меня и замолчал.
Не справившись с яростью, он небрежным взмахом меча срубил маленькую сосенку.
Мой способ вывести его из равновесия начал приносить плоды. Нельзя было останавливаться на достигнутом.
— Вам бы спеть, Демьян Лукич. Не то помрете вы, и не узнают лесные жители, хороший у вас был голос, иль плохой. Давайте — ка затяните родное, казачье. Думаю, вы и басом сможете. В моей прежней стае любили песни и пляски. А в здешнем лесу все твари считают, будто вампиры не умеют петь. Почему бы нам не опровергнуть их заблуждение. Эх, начали б вы хоть с такой песенки: «По Дону гуляет казак молодой». Сдается мне, ваша матушка ее напевала, качая вас в люльке.
Мощные челюсти атамана ерзали со скрипом, как нож по точилу. Он стоически удерживался от нападения.
— Не желаете баском громыхнуть, так я спою как умею, — я придавил смешинку и выполнил обещание.
Я начал со старинных народных песен, затем перешел на романсы петербургских поэтов. Демьян терпел. От мелких морщинок на носу его лицо напоминало морду волка, растопырившего усы перед оскалом.
Удивленные гномы взобрались на нижние оголенные ветки. Трепетные феи притормаживали на лету и кружили высоко над нами, как мотыльки над горящей свечой.
Внимание маленьких лесных жителей немного польстило мне и укрепило голос. Я представлял себя богатырем Никифором, отправляющимся в дружинном строю на битву с татарами.
