Покончив с хлебом, магид стал выглядеть куда лучше. Я обнаружил, что он смотрит на меня довольно пристально. У него был такой твердый взгляд, что невозможно было запомнить даже, какого цвета у него глаза, – ты помнил только сам факт, что он на тебя смотрел. Все, что я заметил, – это что веки у него красные.
– Ага, – сказал он. – А ты, парень, кто такой? Неужели Романов наконец-то взял себе ученика?
– Нет, – сказал я. – Ну, то есть… я надеялся, что он возьмет меня в ученики, но… Понимаете, я просто не знал, как попасть домой, но когда я добрался сюда, оказалось, что Романов болен, так что я не смог ни о чем его попросить.
– А-а! – сказал магид и торжествующе поднял палец. – Вспомнил! Я знаю, кто ты такой. Ты тот парень, которому я отдал колдовской огонек. Ну что, он тебе пригодился?
– Еще как! – сказал я. – Только мне пришлось его спрятать, и я потом не смог снова его разжечь.
Он опять взглянул на меня пристально.
– А ты, случаем, не с Земли?
Я кивнул.
– Так я и думал, – сказал он. – У людей с Земли всегда проблемы с возжиганием колдовского огня. Думаю, это тамошний климат так действует. Можешь мне сказать, как тебя зовут?
– Ник Мэллори, – ответил я. – Но на самом деле я не с Земли…
– Да, но если верить твоему папе, родился ты именно там, – сказал он. – Он мне рассказывал, что твоя мать была беременна тобой, когда он на ней женился.
Я изумленно уставился на него, а он добавил:
– Твой папа мне все про тебя рассказал, пока я напивался перед тем, как отправиться за тобой следом. Боюсь, это обошлось ему в двести фунтов. Однако он не говорил, что ты такой высокий и так внушительно выглядишь. То-то и понятно, что я тебя не признал в прошлый раз. Я ожидал увидеть довольно маленького мальчика. Ну что ж, по крайней мере, это значит, что мне не придется платить Романову за то, чтобы он тебя отыскал.
Он встал и протянул руку на старомодный, любезный манер.
– Рад познакомиться, Ник. Меня зовут Хайд. Максвелл Хайд.
– А-а… – сказал я. – Э-э… Здравствуйте. Очень приятно.
Я совершенно обалдел.
Когда я наконец пришел в себя, мне тут же захотелось задать Максвеллу Хайду тысячу вопросов. Но он так устал, что его буквально шатало.
– Потом, – сказал он. – Мне надо выспаться, парень. Всего пару часов – и я буду как огурчик. Мне много не надо. Пару часов – и все.
Так что я отвел его в гостиную. Однако я совсем забыл про козу. Она обточила полкресла и теперь нагло пялилась на нас. Изо рта у нее свисал кусок коврика.
– Вот черт! – сказал я.
– Ну уж нет, – заявил Максвелл Хайд, – этого я не потерплю!
Он ухватил козу за рог и за хвост и выставил ее на кухню. Из кухни донесся топот копыт и возмущенное блеянье, однако же Максвелл Хайд ухитрился каким-то образом отворить дверь и выставить козу на улицу. Меня это очень впечатлило.
А я тем временем сдвинул вместе два кресла и табуретку, чтобы соорудить ему кровать. Сверху я все это накрыл ковриком, чтобы спрятать ту часть, что обглодала коза, и получилась вполне приличная лежанка.
– Спасибо, парень, – сказал вернувшийся Максвелл Хайд, обирая с себя козью шерсть. – Я присоединюсь к тебе за ланчем. Будь так любезен, передай Романову, что я тогда с ним поговорю.
Он залез на устроенную мной лежанку и, насколько я мог судить, уснул мгновенно. Когда я закрывал за собой дверь, он уже храпел.
Я пошел к Романову, но передать ему я ничего не смог. Он, похоже, был без сознания. Лицо у него сделалось пепельно-серым, и на лбу блестели бисеринки пота. В комнате еще сильнее пахло болезнью, чем раньше. Я попытался открыть ему окно, но я закрыл его слишком сильно, и шпингалет никак не хотел подниматься. И я ушел, потому что не знал, что еще я могу сделать.
«Надо приготовить ланч!» – подумал я и пошел на кухню. Разумеется, были яйца, но Максвелл Хайд их, похоже, не одобрял, а весь сыр он съел. Я пошарил по полкам, но макарон не нашел – это второе блюдо, которое я умею готовить, кроме яичницы. Я слегка встревожился. Мне хотелось угодить Максвеллу Хайду. Папа его очень уважает. Да и я тоже – он ведь магид и тайно помогает править Вселенной. А я видел, что он из тех людей, которые придерживаются правила «Война войной, а обед по расписанию».
Но еще сильнее я тревожился из-за Романова. Меня это грызло непрерывно. Я был уверен, что ему надо в больницу. Но отправить его в больницу никакой возможности не было. И еще я очень тревожился из-за этого мастера молитв. Я каждую минуту ожидал, что он вот-вот появится. Я был уверен, что улетел он только затем, чтобы выманить меня наружу, свалить меня хорошо нацеленной молитвой, а потом ворваться к Романову.
Я сварил еще кофе и уселся за кухонный стол, попивая кофе и глядя, как потрескивает и светится огонь в печке. Странная это была печка. В топливе она, похоже, не нуждалась, и мне даже не приходило в голову поискать дров или угля. Из-за решетки уютно светилось оранжево-черно-красное пламя. Каким-то образом оно помогало мне собраться с мыслями.
Странно, что Максвелл Хайд оказался магидом и разыскивал меня. Я предположил, что он собирается забрать меня домой, к папе. Отчасти это сулило облегчение, потому что это явно озна чало, что мне придется обождать, прежде чем помочь этой девочке, Родди. Но после того сна, что мне приснился, я был не уверен, что могу ждать, – и это меня нервировало и в то же время возбуждало, примерно в той же степени. И еще неловко получится, если Максвелл Хайд решит отправить меня домой так же бесцеремонно, как он сделал это с козой. Странно, что я все время про себя звал его по имени и фамилии одновременно. Потому что, если я думал о нем как о мистере Хайде, я тут же невольно начинал звать его доктором Джекиллом[4]. А если я думал о нем как о просто Максвелле, мне тут же вспоминался серебряный молоток Максвелла[5]…
Тут я сообразил, что мысли у меня сделались какие-то маленькие, коротенькие и пустяковые. Меня просто бесит, что, как только пытаешься думать о чем-то серьезном, мысли тут же сбиваются на пустяки. По крайней мере, у меня все время так получается. Я расстроился и вышел на улицу. Я так злился на себя, что все равно бы дома не усидел.
Остров стал отчетливо меньше. Стена сада была теперь буквально в паре шагов от двери дома, и роща придвинулась ближе. Все сделалось странным, каким-то потрепанным, и линии, разделяющие разные куски травы, уходящие вглубь сада, были видны невооруженным глазом. Стена сада теперь состояла в основном из камня и местами почти обрушилась. Мини рядом с ней выглядела просто огромной. Когда я вышел из дома, она виновато отдернула хобот и принялась покачивать им, потирая одну заднюю ногу о другую. Она выглядела здорово смущенной.
– Что ты делаешь?
– Ничего… – сказала она.
Тут меня отвлекла коза – она прискакала с таким видом, будто мне только ее и не хватало для полного счастья. Кроме того, я вдруг сообразил, что в саду ведь масса еды! Угостим Максвелла Хайда клубничкой. Я подошел к покосившейся калитке в обветшавшей стене, отворил ее… И застыл в растерянности. За стеной оказался крохотный запущенный участочек с разросшимися яблонями вдоль забора, и повсюду сорняки. Пока я глазел на это безобразие, коза проскочила мимо меня и принялась лопать чахлую брюссельскую капусту, как будто булки и полкресла ей было мало. Мини застенчиво протянула хобот через мое плечо и уцепила зеленое яблоко на ближайшем дереве.
– Я их очень люблю, – объяснила она, – хотя от них у меня в животе странное ощущение.
Я внезапно вспомнил – наверное, слышал по телику, – что у слонов чрезвычайно деликатное пищеварение. И пришел в ярость. На самом деле все началось с утреннего телефонного звонка. Но злость я выместил именно на Мини.
– А ну, прекрати! – заорал я. – Глупая слониха! Желудок себе испортишь! Только мне еще не хватало, чтобы ты заболела! И вообще, это воровство!
Она всерьез обиделась. Стремительно отдернула хобот и в ужасе посмотрела на меня. Никогда не забуду, как посмотрели на меня эти чудесные серые глаза.
– А я думала, ты добрый! – сказала она. Потом повернулась с той неожиданной грацией, что свойственна слонам, и ушла прочь.
Я почувствовал себя последним мерзавцем. Мне ничего не оставалось, как бродить между сорняков и уныло выискивать то, что я умел готовить. Выбирать было особо не из чего. Я нашел пожелтевший салат, мелкие неспелые помидоры, растущие на чахлой плети, и горсть жестких слив. Я как раз выходил, сложив свою жалкую добычу в подол свитера, но тут галопом примчалась Мини.
– Ой, Ник, идем скорее! Я нашла такую ужасную вещь! Пожалуйста, идем!
Она хлопала ушами, размахивала хоботом и переминалась с ноги на ногу. И уже начинала закатывать глаза. Я понял, что слониха близка к истерике.
– Ладно, – сказал я. – Погоди секундочку.
Я забежал в дом, бросил на стол овощи и даже не забыл прикрыть дверь, чтобы коза не влезла. А потом бегом направился следом за Мини на другой конец острова. К тому времени до него осталась всего сотня ярдов, и по пути мы то и дело пересекали линии, разделяющие разные виды травы. За рощицей Мини остановилась, дрожа всем телом.
