И еще как понимаю…
– Что случилось? – наконец обращается ко мне Уорнер.
Я сижу у него на кровати, он стоит у двери и рассматривает стену.
– Что ты имеешь в виду?
– С Кентом, – поясняет он. – Чуть раньше. Что он тебе наговорил?
– А, ты про это. – Я смущена и начинаю краснеть. – Он вышвырнул меня из своего дома.
– Но почему?
– Он сильно разозлился, – начинаю я свои объяснения. – За то, что я постоянно защищаю тебя. И еще потому, что я пригласила тебя вернуться туда, в дом.
– А, понятно.
В наступившей тишине я почти слышу, как бьются наши сердца.
– Значит, ты меня защищала, – наконец произносит Уорнер.
– Да.
Он молчит.
Я тоже ничего не говорю ему.
– И он сказал, чтобы ты ушла, – продолжает Уорнер, – потому что меня защищала.
– Да.
– Это все?
Мое сердце начинает бешено колотиться. Неожиданно я начинаю нервничать.
– Нет.
– Было еще что-то?
– Да.
Уорнер часто моргает, глядя на стену, и не двигается с места.
– Правда?
Я киваю.
Он молчит.
– Он был расстроен, – шепчу я. – Потому что я не согласилась с ним в том, что ты якобы безумен. И обвинял меня… В том, что я влюблена в тебя.
Уорнер резко выдыхает. Дотрагивается до дверной рамы.
Сердце у меня бьется все громче и громче.
Он не сводит глаз со стены.
– И ты ответила ему, что он идиот.
Я шумно дышу.
– Нет.
Уорнер поворачивается, но только наполовину. Я вижу его профиль и еще то, как неровно вздымается и опускается его грудь. Сейчас он смотрит непосредственно на дверь, и я понимаю, чего ему стоит сейчас заговорить.
– Тогда ты ему сказала, что он сам безумец. Или то, что он просто выжил из ума, раз говорит такие вещи.
– Нет.
– Нет, – эхом отзывается он.
Я стараюсь не шевелиться.
Уорнер нервно вдыхает.
– Тогда что же ты ему все-таки сказала?
Проходит семь бесконечных секунд.
– Ничего, – шепчу я.
Уорнер замирает на месте.
Я затаиваю дыхание.
Никто из нас ничего не говорит целую вечность.
– Ну разумеется, – наконец произносит Уорнер. Он бледен, и я вижу, как он разнервничался. – Ты ничего ему не ответила. Разумеется.
– Аарон… – Я поднимаюсь со своего места.
– Мне до завтра надо успеть сделать еще очень многое, – заявляет он. – Особенно если принять во внимание, что твои друзья присоединятся к нам и будут жить на базе. – Его руки дрожат, и я успеваю заметить это за мгновение, которое ему требуется, чтобы дойти до двери. – Прости меня, – подытоживает он, – но сейчас я должен идти.
Я решаю принять ванну.
Я раньше никогда этого не делала.
Я медленно брожу по ванной комнате, пока ванна наполняется горячей водой, и разглядываю сложенные стопками разнообразные душистые брикеты мыла. Они все разные. Все разных размеров. Каждый завернут в кусочек пергаментной бумаги и перевязан бечевкой. К разным кускам приклеена отдельная этикетка, чтобы отличать один сорт от другого.
Я выбираю один кусок наудачу.
ЖИМОЛОСТЬ
Я крепко сжимаю этот брусок в руке и не могу не думать о том, как же сильно отличалась от всего этого процедура принятия душа в «Омеге пойнт». У нас не было подобной роскоши. Наше мыло выглядело иначе и пахло как-то странно. Да и почти не мылилось и ничего не смывало. Кенджи приносил такие брусочки в комнату для тренировок и бросал в меня, если я не могла как следует сосредоточиться.
Эти воспоминания вызывают у меня в памяти целую цепь других событий и эмоций.
Сердце у меня начинает щемить, потому что я вспоминаю еще и о том, что завтра же мои друзья уже будут здесь. Это произойдет на самом деле, как мне кажется. И когда мы объединимся, нас уже будет не остановить. Я не могу дождаться этого момента.
Я начинаю более пристально всматриваться в этикетку.
Тонкие нотки аромата жасмина с оттенком винограда. Мягкий запах сирени, жимолости, розы и корицы. Добавлен аромат цветков апельсина. Композицию завершает основа, обладающая пудровым ароматом.
Звучит поразительно.
Я не могу удержаться и похищаю один кусочек мыла, принадлежащий Уорнеру.
Я чувствую свежесть после принятия ванны. К тому же я переоделась в новое белье.
Я не перестаю принюхиваться к своей коже. Мне странно и приятно, что она пахнет цветами. Никогда еще не ощущала такого приятного аромата. Я провожу пальцами по рукам, раздумывая над тем, какие чудесные превращения могут произойти с человеком благодаря одному-единственному кусочку хорошего мыла. Никогда еще в жизни не чувствовала себя такой чистой. Раньше я и подумать не могла, что мыло способно создавать такое количество пены и так положительно влиять на мою кожу. Как правило, прежде, когда я им пользовалась, оно только сушило мою кожу, и чувство дискомфорта длилось еще в течение нескольких часов после душевой. Но сейчас совсем другое дело. Это настоящее чудо. Моя кожа стала мягкой, гладкой, и меня не покидает ощущение свежести.
И еще мне совершенно нечем заняться.
Я сажусь на кровать Уорнера, поджимаю под себя ноги. Начинаю сверлить взглядом дверь в его кабинет.
Меня так и подмывает проверить – а что, если дверь не заперта?
Но моя порядочность, разумеется, тут же берет верх над любопытством.
Я со вздохом опускаюсь на подушки. Ногами подтаскиваю поближе к себе одеяла и зарываюсь в них.
Закрываю глаза.
И тут же перед моим мысленным взором возникает рассерженное лицо Адама, его трясущиеся кулаки, в голове звучат эти обидные слова. Я пытаюсь отогнать от себя неприятные воспоминания, но у меня из этого ничего не получается.
Глаза у меня открываются сами собой.
Я думаю о том, увижу ли я еще когда-нибудь его самого и Джеймса.
Может быть, это как раз и есть то, что нужно Адаму. Он может теперь спокойно вернуться к своей жизнь, которая у него заключается в его маленьком братишке. И ему больше не придется делиться своими запасами с восемью другими людьми, и он, таким образом, сможет продержаться долгое время.
Но меня мучает еще одна мысль: а что потом?
Он остается совсем один. Без еды. Без друзей. Без каких-либо доходов.
У меня сердце разрывается на части, когда я начинаю размышлять об этом. Только подумать, как он борется в одиночку, чтобы найти способ выжить и достать еды для себя и брата. И хотя, как кажется, Адам ненавидит меня, я думаю, что никогда не смогу ответить ему такой же ненавистью.
Наверное, я даже не смогу понять, что же все-таки произошло между нами.
Мне кажется невозможным, чтобы в наших с ним отношениях сначала произошел раскол, а потом мы и вовсе расстались, причем как-то стремительно. Мне же он вовсе не безразличен. Он заботился обо мне еще тогда, когда всем остальным было на меня наплевать. И он дал мне надежду, когда я больше всего нуждалась в ней. Он любил меня один, всем остальным было все равно. Он совсем не тот человек, которого бы мне хотелось вычеркнуть из памяти.
Я хочу, чтобы он был рядом. Я хочу вернуть себе своего друга.
Но только теперь мне становится понятно, что Кенджи был абсолютно прав.
Адам был первым и единственным человеком, который проявил ко мне сострадание. И к тому же на то время он оказался единственным, кто мог до меня дотронуться. Меня захватила невозможность такого совпадения, и я подумала, что сама судьба соединила нас. А его татуировка была словно фотоснимком моего повторяющегося сна.
Я решила, что нам суждено было всегда быть вместе. К тому же вскоре произошел мой побег. И мы, по моему мнению, должны были бы дальше прожить долгую счастливую жизнь.
Все было так.
И не так.
Теперь оставалось только посмеяться над моей слепотой.
Да, все это связало нас, безусловно. Особенно эта татуировка. Она сблизила нас, но не потому, что мы были созданы друг для друга. И не потому, что она символизировала мой полет в свободу. А лишь потому, что это было единственное наше связующее звено. Надежда на мечту, которую не видел ни один из нас.
Уорнер.
Белая птица с золотым хохолком на голове, напоминающим корону.
Юноша с белоснежной кожей и золотистыми волосами, лидер Сектора 45.
Всегда это был только он.
Птица – это связующее звено.
Уорнер, брат Адама, тот, кто взял меня в плен, а теперь становился боевым товарищем. Он сам, неумышленно, сблизил меня и Адама. А когда я очутилась рядом с Адамом, это придало мне новых сил. Конечно, я все еще оставалась запуганной и сломленной, но Адам заботился обо мне, и у меня появилась причина научиться постоять за себя, ведь тогда я была еще слишком слаба, чтобы понять, что эта причина существовала всегда. Это нежность и отчаянное желание физической близости. Две вещи, которых я была лишена и о которых ничего не знала. Мне не с чем было сравнивать их.
Разумеется, я приняла наши отношения за любовь.
Но хотя мне известно не очень многое, я знаю одно: если бы Адам на самом деле любил меня, он никогда бы не повел себя так, как это случилось сегодня. Он никогда бы не сказал, что предпочитает мою смерть.
