Члены струнного квартета, рванувшие к шлюпкам при приближении колеса, вернулись к инструментам, и над темной водой вновь зазвучали чарующие звуки «Звездных пьес».
«Не вверх! Бураки, красавцы с искристыми хвостами, не вверх — вниз! Вниз их нужно направить! Прямо на стадо! На ждущее развлечений быдло! И добавить зажигательную смесь, превратив легкий дождь в огненный ливень!»
— Отто.
«Раскаленные капли врезаются в головы людей… Вопли… Паника… Ужас…»
— Отто!
— Что? — Лайерак недоуменно посмотрел на помощника. — Что?
— Ты сделал бы много лучше.
Лишь через пару секунд Отто сообразил, что все это время Сапожник говорил с ним о фейерверке. Сообразил, почувствовал легкую злость: «Нельзя так погружаться в собственные мысли!» — и попытался сорвать ее на Сапожнике.
— Мне не нужна лесть.
— Лесть? С каких это пор ты решил, что я лижу тебе задницу?
Лайерак нахмурился, но уже через мгновение рассмеялся и признал:
— Умыл.
Наваждение спало.
«Носящиеся по площади „спички“… Запах горящей плоти, его ни с чем не спутаешь, ни с чем…»
— Следи за языком.
— Мы оба знаем, что фейерверк был великолепен.
— Финал показался мне взрывным, — пошутил Шо.
— Они слегка облажались, — кивнул Огнедел, имея в виду устроителей мероприятия.
— Вот видишь!
— Но публика ничего не заметила, а это главное. — Лайерак вздохнул. — Они молодцы, Шо, действительно молодцы, а те смеси, что использовались для «дождя», явно уникальны. Будь у меня время, обязательно обсудил бы ее состав с алхимиком.
— За кружечкой пива.
— Или бутылочкой вина.
— Мне нравится идея.
— Пожалуй… — Отто на мгновение задумался. С точки зрения конспирации следовало расстаться с Сапожником и отправиться в убежище, но возбуждение еще не оставило Огнедела, хотелось говорить, обсуждать, спорить, доказывать, писать формулы смесей, которые использовали неизвестные пиротехники… Лайерак знал, что если откажется, то ему всю ночь будет сниться несбывшееся: роскошная акция, ставшая логическим продолжением великолепного фейерверка, невиданное действо, по-настоящему достойное огня. Лайерак знал, не хотел до утра ворочаться без сна, а потому сдался: — Поехали, выпьем чего-нибудь!
Напарники выбрались на пирс — баркас только-только пристал к нему — и направились в ближайшую харчевню. И не увидели, как старый, насквозь просоленный рыбак негромко бросил внуку короткий приказ. Мальчишка кивнул, тоже сошел на берег и неспешно направился следом за бывшими пассажирами.
— Великолепное получилось зрелище, не так ли?
— Именно так, консул, — великолепное. Вы подобрали весьма точное определение.
— Вям!
Дагомаро покосился на усталого саптера — собачке осточертел раут на крыше, хотелось домой, на теплую подстилку, — и неожиданно для себя поинтересовался:
— Вы знаете, какому событию был посвящен фейерверк?
— Какому-то религиозному празднеству, — равнодушно ответил Абедалоф. — Я не силен в культах.
Винчер хотел повести разговор иначе, более тонко, но самодовольная физиономия пыхтящего сигарой Арбедалочика и его визгливая псина заставили консула изменить решение.
— В честь Харельской проповеди Доброго Маркуса.
— Вполне возможно.
Официальной религией Галаны был чиритизм, и хотя вырос он из Олгеменической церкви, галаниты относились к ней с подчеркнутым пренебрежением.
— Я специально узнавал — до этого дня еще месяц, — продолжил Дагомаро. — А потому вижу откровенный намек. Помпилио напомнил об одном из главных и почитаемых обращений Праведника.
— Им это нужно, — рассмеялся Арбедалочик. — Лингийцы, знаете ли, забияки, слово скаута.
— Вям!
— Но в день Харельской проповеди они не прикасаются к оружию.
— С нами — воевали, — жестко бросил галанит.
— Потому что вы не уважаете их законы, правила и традиции.
— Вы завели разговор в надежде оскорбить меня? — осведомился галанит.
— Я…
А все из-за неправильного начала, из-за эмоций, если быть точным. Направляясь к директору, Винчер знал, что будет говорить, знал до последнего слова, до последней интонации. Но неожиданное желание уязвить Абедалофа завело консула в тупик.
— Если уж мы заговорили о праздниках, то послезавтра Галана будет отмечать День Большого Сердца, — легко продолжил директор-распорядитель.
— Вям!
— В этот день мы помогаем тем, кому не повезло, каждый проявляет ту заботу, на которую способен, и даже президент раздает еду нищим.
— На планетах Ожерелья нищенство запрещено, — машинально произнес Дагомаро. — Это честнее, чем раздавать еду.
— Дурацкий закон, — хмыкнул Арбедалочик. — Как можно запретить человеку быть нищим?
— Дать ему работу, — пожал плечами ушерец. — Вы не хуже меня знаете, что адиген обязан предоставить работу любому обратившемуся.
— И люди попадают в рабство.
— Я знаю целые планеты, которые оказались в рабстве у банков Компании.
— Вот мы и добрались до главной темы разговора, — вновь рассмеялся Абедалоф.
— Вы вооружаете Приоту и натравливаете ее на нас!
— Не надо кричать, — поморщился Арбедалочик. — И вообще, давайте пройдемся, прогуляемся, так сказать, под звездами.
— Вям!
— А ты, Эбни, подожди меня здесь, этот разговор не для твоих ушей.
Абедалоф передал песика помощнику, взял консула под локоток и медленно повел вдоль балюстрады.
— Самое печальное, Винчер… Вы позволите называть вас так? Спасибо. Так вот, Винчер: самое печальное заключается в том, что Ушер необычайно похож на Галану. Вы не терпите адигенов, вы самостоятельны, умны, трудолюбивы, умеете работать, но… вы слабы. Не здесь, на Кардонии, а за тем большим столом, за которым играет Компания. Там вы никто и потому должны прислушаться к инстинкту самосохранения и подружиться с нами.
— Мы оба знаем, что вы не умеете дружить, — негромко ответил Дагомаро. — Вы нас сожрете.
— Но ведь не сразу, — усмехнулся Арбедалочик. — Мы предлагаем постепенный, безболезненный процесс, растянутый на несколько лет. Слово скаута!
— Вы не стесняетесь говорить об этом, — удивился консул.
Не спросил, а именно сказал, самому себе сказал, но галанит все равно ответил.
— Я силен, — пожал могучими плечами Абедалоф. — Я могу себе позволить всё, Винчер, даже — подождать, потому что время работает на меня.
— Неужели? — прищурился Дагомаро.
— С тех пор как мы отыскали супероружие, — вальяжно ответил галанит.
