сжал кулак – раздался хруст – и не сразу понял, что натворил. Он опустил взгляд и испуганно уставился на отломанный хомут.
– Твою ж виверну! – выругался он, спешно разбирая крепления в попытке починить деталь, как вдруг замер.
В его пальцах оказался золотистый кристалл размером с ноготь, отбрасывающий ослепительный солнечный зайчик Лунасу на плечо. «Что ты такое? То ли я так надрался, то ли…» Додумать мысль он не успел.
Кристалл так нагрелся, что Лунас не выдержал и выронил его. Тот упал на деревянный пол и раскрошился. Поднялся столб клубящейся пыли, словно кристалл был огромной глыбой, упавшей с высоты драконьего полета. Завороженный Лунас так и застыл с протянутой рукой – луч света ринулся из солнечных осколков вверх. Он достиг потолка, расширился и приобрел форму человека. То, что произошло следом, вызвало в душе Лунаса суеверную панику.
Перед ним стояла мама, сотканная из солнечных лучей. Элиана с теплотой посмотрела на него и шагнула вперед – ее роскошные золотистые волосы качнулись, точно от порыва ветра. Лунас в ужасе отпрянул, едва не перевернув стул, и вжался спиной в стену мансарды, поражаясь, как сильно ему вдарила настойка. Сердце его бешено колотилось.
«Если это побочка мандрагоровой дряни, то теперь понятно, почему отец сутками не просыхал!»
– По правде говоря, я надеялась, что меня встретят по-другому, – со снисходительной улыбкой сказала Элиана, вызвав в душе Лунаса приступ боли. Голос! Интонация, легкий акцент, с которым мама произносила слова на веритацианском, растягивая гласные и съедая окончания. Лунас зажмурился, досчитал до десяти и с опаской открыл глаза. Иллюзия никуда не делась. Элиана, покачивая солнечным платьем, озиралась по сторонам и неспешно расхаживала по мансарде, ностальгически разглядывая окружающие предметы. От ее прикосновений по вещам разбегались сотни солнечных зайчиков, как будто свет попадал на блестящие вещи, а затем отражался на интерьер.
– Кто ты такая?
Элиана развернулась, отвлекшись от бардака на книжных полках.
– Неужели ты не узнаешь собственную мать, Луна́рис?
Давно позабытое и запретное валосильма́тское имя заставило сердце Лунаса сжаться до крошечной песчинки, которую яростная волна легко уносит в открытый океан.
– Или ты спрашиваешь, что я такое? – Она мягко улыбнулась. – Я – Осколок Элианы, заточенный в кристалл. Хотела оставить частичку себя с вами, сынок. Быть рядом с тобой и малышкой Лиар, видеть, как вы взрослеете…
– Лиар! – опомнился Лунас и направился к двери, чтобы позвать сестру.
– Не нужно, дорогой.
Лунас замер. Он боялся пошевелиться, лишь бы не всколыхнуть в душе весь тот затхлый бассейн боли, который он прикрыл целой крепостью собственной великолепности и ворохом разнообразных масок.
– Но почему? Если ты Осколок… если это правда, мама… – Он запнулся и перевел дух. – Лиар захочет тебя увидеть.
– Если Лиар увидит меня, весь прогресс, которого она достигла с того злополучного дня в Нихиле, разрушится, – Элиана с грустью опустила взгляд на собственные руки, а затем невесомой поступью приблизилась к Лунасу. Ее прикосновение к его щеке ощущалось как приятное тепло солнечного света ранним утром. Лунас зажмурился и представил, что Элиана стоит напротив него из плоти и крови. В душе заскребли фели́сы, а голова закружилась. На глазах, как он ни храбрился, предательски выступили слезы.
– Там ты заразилась… – его голос дрогнул.
– Все было не совсем так.
– В смысле? Ты же погибла от могильного вируса… Я сам это видел!
Элиана погладила его по голове и печально пояснила:
– Это верно, погибла. Но заразилась не я… А Лиар. Ее трудности с использованием магии – последствия атаки вируса на ее дар.
– Но… как? – Лунас в недоумении отпрянул от матери. – Лиар заразилась, а погибла ты. Я не понимаю.
– В нас с тобой течет кровь Валосильматов…
– При чем тут она? От этого валосильматства одни проблемы. Знаешь, чего мне стоило подделать Амантес и убедить всех, что крылья у меня от объединения? Лишь бы не быть среди остальных зеленой фурией!
Элиана рассмеялась, и смех ее напомнил легкое дуновение ветра, тихое, ласково касающееся кожи.
– Ты просто еще не принял эту часть себя. Быть хоть на толику Валосильматом – это благословение и ответственность. Ты поймешь это, дорогой, когда у тебя самого появятся дети. Наша способность перенимать болезни на себя, возможно, не раз исцелит и твоего ребенка. Да, могильный вирус неизлечим, но я ничуть не жалею, что забрала его себе. Лиар осталась жива…
– Погоди, что? Мы можем перенимать болезни на себя? – тупо переспросил Лунас.
– Да, этот дар Валосильматам ниспослал сам Со-Зда…
– Мама, ты чудо! Спасибо! – Лунас рванул к двери. – Прости, мне нужно спешить. Кажется, я знаю, что делать!
Он вдруг одумался и бросился обратно к матери, чтобы обнять ее, но с разочарованием промахнулся – солнечный образ оказался нематериален. Она взглянула на него с сожалением, словно прося прощение за свой вид.
– Я люблю тебя, милый. Ты стал таким прекрасным мужчиной, – с гордостью заметила она.
Лунас с трудом смирился с невозможностью ощутить настоящее прикосновение матери и окинул ее взглядом, полным благодарности.
– Я тоже тебя люблю, мам! Спасибо! Ты права: это дар. И я собираюсь им воспользоваться.
– Лунарис, не делай ничего необдуманного…
– Прости, но необдуманности – мой конек, – сказал Лунас и, хотя испытывал непреодолимую жажду остаться с матерью, все же кинулся прочь с мансарды.
Он получил шанс искупить вину, раздирающую его душу.
За считаные секунды он добежал до своей комнаты, распахнул дверь и остановился на пороге, заметив сидящего на краю кровати отца. Вермон прикладывал мокрое полотенце ко лбу Эль и бессмысленно пытался унять жар.
– Это ты так делаешь все возможное? – издевательски спросил Лунас, разозлившись, что Вермон околачивается в его комнате вместо того, чтобы корпеть над лекарством в лаборатории.
– Я принес воды.
– Твоя вода ей как импалу пятая лапа! – вспылил Лунас, скидывая с себя плащ и закатывая рукава рубашки. То, что он собирался сделать, требовало полной свободы действий.
– Успокойся, сын. – Вермон отложил полотенце на тумбу, где стояли стакан и графин с водой. – Я понимаю, что ты чувствуешь. Но твоя вспыльчивость сейчас ничем не поможет.
– Избавь меня от нравоучений, – отмахнулся Лунас, подходя к кровати и с сожалением смотря на Эль. – Разберусь сам.
– Не сомневаюсь…
Вермон освободил ему место.
– Я знаю, как тебе сейчас тяжело. Особенно после того, что случилось с Талликой. Но только не начинай винить себя в смерти этой девушки, сынок.
– Она еще не умерла!
– На все воля Со-Здателя…
– В гробу я видал его волю! Выметайся отсюда вместе со своей религиозной пропагандой!
– Ты пьян? – хмуро спросил Вермон.
– Не твое дело! Уйди!
Лунас был
