оттуда повсюду. Казалось, она полностью вытеснила сердце. Натан положил ладонь себе на грудь, хотя напряжение мышц тоже доставляло боль, и понял, что его пальцы совершенно ничего не чувствуют, как если бы медальон притупил все ощущения снаружи лишь для того, чтобы заменить их невыносимым страданием внутри.
Дашини встала перед ним на колени, взяла его лицо в свои руки, поглядела в его невидящие глаза, в их расширенные, черные, полные муки зрачки.
– Ты зашел слишком далеко!
Кровь в жилах Натана застыла; ее тяжелая неподвижность обжигала. Она сгустилась, свернулась, закупорила сердце – а без движения крови он не мог жить. Внутри него царило безмолвие. Теперь оно казалось смертью: словно смерть вошла в него, раздирая его на части, растягивая и разрывая каждую клеточку, разъединяя его изнутри.
А затем рядом оказалась его мать. Она была девочкой и одновременно женщиной; и она подняла свою руку – такую изящную, с такими обкусанными ногтями, столь безупречную, со столь въевшейся Грязью, невинную и могучую, и положила ему на грудь.
– Твоя жизнь принадлежит мне, – произнесла она.
И сердце Натана грохнуло, и кровь ринулась по венам, словно порыв ветра. Его душа вернулась, вновь найдя опору в почти покинутом ею теле, и Натан сделал глубокий хриплый вдох.
Мать повернулась к нему спиной и прошествовала к воротам.
Их корабль двигался прочь от Морских ворот; ветер едва надувал его красные паруса. Следом плыла флотилия купеческих кораблей с другими вельможами. Для того чтобы пересечь гавань, больших усилий не требовалось, но когда они оказались в открытом море, им пришлось поторопиться отплыть от пробоины в Морской стене, которая затягивала в себя все и вся.
Размеры дымного облака, выраставшего над городом от полыхавших во всех кварталах пожаров, отсюда казались устрашающими. Сириус сидел рядом с Натаном, Анаксимандр – рядом с его матерью.
– Все будет в порядке, Гэм, – сказала Присси, подойдя к Гэму.
Тот поднял голову, поглядел на нее, но ничего не ответил.
Повернувшись к Натану, Присси посмотрела ему в глаза, старательно избегая взгляда Дашини. Натан с трудом мог ответить на ее взгляд, но в выражении ее лица было что-то, что он уже видел.
– Прежде чем отправиться спать, приготовь постель для Натана, – распорядилась Дашини. – Он умрет, если не отдохнет как следует, что бы там ни думала его мать.
Она говорила таким тоном, каким купчиха могла бы обращаться к служанке или посетитель «Храма» – к одной из афанасийских девиц. Присси поняла это и была готова протестовать, но потом ее взгляд снова упал на Гэма, и она смиренно склонила голову.
– Ты знаешь, что делать? – спросил ее Гэм, и Присси кивнула.
Она положила ладонь на плечо своего друга, коротко сжала и отправилась вниз, туда, где располагался камбуз и каюты команды.
Судно плыло вслед за ветром на восток. На западе над Особняком колыхалась дымная завеса.
– Поправится ли он – вот вопрос? – проговорила Дашини.
Мать Натана встала перед ней, так что та не могла больше смотреть вдаль; ее пес подошел и встал рядом. Выражение ее лица говорило о темных мыслях, о ненависти, о том, какого невысокого она мнения о девочке, стоящей напротив.
– А если не поправится? – спросила она у Дашини. – Не на это ли ты надеешься? Что будет тогда?
Но и у Дашини было немало ненависти и презрения тоже. Отвернувшись от его матери, она поглядела на Натана. Сейчас, когда она стояла перед ним, напряженная, жесткая, как рукоять кнута, Дашини казалась ему еще выше прежнего – такой высокой, что загораживала все небо.
– Он должен поспать, – сказала Дашини. – Гэм, отнеси его, пожалуйста, вниз… Гэм?
Но Гэм не ответил. Вместо него отозвался другой голос:
– Возможно, для его отдыха найдется время позднее. Мадам… Мадмуазель…
Натан узнал этот голос сразу же. Как он мог его не узнать, если слушал лекции, прочитанные этим голосом, на протяжении всего времени своего пребывания в Особняке? Этот голос был ему знаком, как никакой другой. Сириус зарычал. На палубе корабля стоял Беллоуз.
Возле него были жаберники, по меньшей мере двадцать; за их спинами, выскальзывая из воды и шлепая по палубе, словно вытащенные на берег рыбы, лезли новые. Натан схватил Сириуса за ошейник, и хотя у него не было сил, чтобы сдержать зверя, тот повиновался одному его намерению.
– Мастер Натан! Господин вернулся, и вам тоже следует повернуть назад. Ваше возвращение в отчий дом будет подобно возвращению заблудшего ребенка – и надеюсь, не без раскаяния. Несомненно, вас ждет наказание, но Господин не жесток: какова бы ни была ваша участь, все будет сделано в духе восстановления вашего доброго имени, у меня нет в этом сомнений.
Беллоуз не казался разгневанным, но жаберники с трудом скрывали свое отвращение, читавшееся по тому, как они изгибали свои длинные пальцы, как зияли щели на их шеях.
Дашини, держа обнаженный нож, встала между Натаном и его врагами.
– С твоим Господином покончено! – прошипела она.
Беллоуз вздрогнул – не столько от ее слов, хотя они явно уязвили его, сколько от вида самой Дашини, чье существование привело к этой ужасной ситуации.
– Женский ребенок, твоя ярость неуместна. Какую бы боль ты ни желала мне причинить, она несравнима с той, что я уже испытываю по твоей милости, – несравнима настолько, что я ее вообще не замечаю и не буду замечать, как бы ты ни пыталась меня спровоцировать!
Беллоуз махнул рукой жаберникам, и те двинулись вперед, словно нарастающий прилив, медленно и неуклонно. Сириус зарычал, Анаксимандр тоже; оба пса поглядели на тех, с кем их связывал обет службы, испрашивая разрешения атаковать, однако ни тот ни другой его не получили.
Но вот Дашини разрешение не требовалось. Она шагнула вперед; и в этот момент из камбуза донесся вскрик – Присси! За ней показался Пэдж, одна его рука была залита красным и безвольно висела, но другой, держа в ней нож, он обхватил Присси за шею, готовый вонзить его девушке в горло.
– Мистер Пэдж, – проговорил Беллоуз, делая знак жаберникам остановиться, – ваше присутствие здесь также отнюдь не приветствуется.
– Я так и понял. Однако же я здесь!
Из кармана Пэджа торчал свиток, посредством которого он доказал свое право на проезд как наследник солидного состояния; однако свиток Пэджа больше не интересовал.
– О помогите… Боже… На помощь! – вскрикнула Присси.
Натан сделал движение, но боль была слишком велика. Беллоуз взглянул на него лишь мельком; Пэдж не взглянул вовсе.
– Что вы делаете с этим женским ребенком? Сейчас не время для ваших
