На окраине Кох прибавляет скорость, и кар поднимается на высоту птичьего полета, откуда виден остров целиком. Светоч паутиной улиц сковывает цилиндрические тела железобетонных жуков, покрытых стеклянными чешуйками. В центре возвышается колоссальных размеров памятник Пьеру Маршалю — создателю климат-конструктора. От монумента по кругу отходят шесть проспектов, объединенных узкими переулками.
Матильда включает новостной канал на голографике. Появляется изображение молодой блондинки, и поставленный голос разбавляет тягучую тишину в салоне:
«На острове Ярком обнаружено неизвестное ранее вещество, вызывающее коллективные галлюцинации. Об этом в Совет безопасности сообщили из криминального отдела острова. Распространители задержаны. Однако одному из дилеров, известному как Отто Вернер, удалось скрыться от преследования. Объявлен розыск. Фоторобот представлен на экране. Если вам известно местоположение преступника, незамедлительно сообщите в Совет безопасности…»
— Каждый день что-то новенькое, — фыркает Матильда. — Недавно общались с деревьями. Теперь коллективные галлюцинации…
— С деревьями?
Мати отмахивается.
— Уолтер рассказывал. Ты же знаешь, он в паранормальном варится. Вроде бы ищут какое-то говорящее дерево. Не бери в голову.
— Ладно.
— Что за чушь? Я бы вот не хотела ни с кем делить безумие, а ты?
— Наверно, те, кто сознательно идет на такое, устали от одиночества.
— Что ты имеешь в виду?
— Помнишь, ты рассказывала, что иногда ученые объединяют разумы, чтобы решить какую-нибудь сложную задачу?
— Да, так можно частично преодолеть субъективизм в науке. Делают это с помощью специального устройства — трансгрессора, шлем такой, на гребневика похож. И что?
— Может, коллективные галлюцинации — это трансгрессия психическая? Ученые пробивают барьер из смыслов и интерпретаций, а бедные наркоманы — эмоциональный. Может, они потерялись, и это их последний шанс найти контакт с людьми? Раствориться и растворить в себе…
— Мира…
Она замолкает и уходит в свои мысли. Взгляд становится отстраненным. Мати кладет руку ей на плечо.
— Зря я завела этот разговор. Извини. Тебе, наверно, нелегко.
«Вчера на выставке достижений человечества на острове Светоч был представлен новый бионический протез. Создатели утверждают, что система ничем не уступает настоящим конечностям, а подвижностью и силой даже превосходит…»
Кар проносится через Атлантический океан и вскоре зависает над бывшим парком. Матильда выбирает удобное место для посадки. Высунувшись из окна, Мира смотрит вниз, на заросшие озера, корты и велодорожки, пустые рестораны, пристань с полусгнившими лодочками, утопающие в зеленом океане биомассы. Наверное…
«Сущее станет травой», — прорезается вкрадчивый мужской голос. — «Под сенью ветвей нарождается аморфный мир, который бросит вызов вечности».
Мира меняется в лице, бледнеет и резко втягивается в салон.
— Кто это? — тихо и настороженно произносит она, вдавливая кнопку, закрывающую окно.
— Что? — Матильда сводит брови. — Что ты сказала?
Я схожу с ума. Это как…как у мамы…Нет, боже, нет! Возьми себя в руки!
— Я говорю, давай сядем у Багателя…
Чистая лужайка, поросшая мелкими желтыми и белыми цветами, влажная от вечерней росы. Впереди небольшой дворец с эркером. Стены увиты плющом, маскирующим дворец среди беспорядочно разросшихся акаций. Едва заметно проступают высокие окна с грязными бельмами разводов, как подслеповатые глаза из мира людей. Матильда лезет на заднее сидение за сачком и банкой.
Пошатываясь на ватных ногах, Мира направляется во дворец, побыть несколько минут в одиночестве.
В затхлом воздухе витает пыльная взвесь, движение двери гонит по полу клубы. Стены давно поблекли. Под ногами хрустят битые бутылки, железки. Валяются тряпки, окурки и разломанные пластиковые контейнеры. Всю мебель из дворца вывезли при переселении на острова, так что осталась просто древняя разлагающаяся коробка — притон для представителей социального дна.
— Что я здесь делаю? — шепчет Мира и смотрит на загаженный пол, затем — на ажурные алебастровые узоры в размытых розовых пятнах…
Они движутся.
Тяжело бьется сердце. Опустив глаза, она усиленно моргает. На периферии продолжается странное вращение стен. Орнамент закручивается одновременно внутрь и вовне, выворачивается наизнанку, приобретая совсем иную форму.
— Мира! — зовет с улицы Матильда. — Пойдем, темнеет! Тебя еще домой нужно вернуть…
Изображение преломляется, линзируется. Очертания теряются, превращаясь вместе с комнатой в сплошной поток искажений, уплывающий в черно-синюю мглу. Слышится отдаленное утробное бормотание. Шепот. И звук, похожий на биение бубенцов.
На плечо падает тяжелое.
Мира вздрагивает.
Это рука.
— Ты чего застыла? — спрашивает Матильда. — Из реальности выпадаешь? Идем, говорю.
На пороге Мира несколько раз оборачивается и оглядывает пустое фойе.
Около получаса Матильда ведет через густые дубовые, каштановые и липовые рощи, с затесавшимися среди деревьев полуразрушенными фонтанами. Где-то в дебрях располагается бывший климатический сад — ныне исследовательский стационар Института внеземной жизни.
— Слушай, Мира, поговори с отцом начистоту. Уже понятно, что астрономия и космология — это не твой путь. Почему он заставляет?
Не хочется об этом говорить, но Матильда не отстанет.
— Потому что отец, дед и прадед — космологи, — отвечает она с неохотой.
— Они космологи, ты — нет. И что теперь?
— Теперь все.
Острая ветка плетью ударяет по руке, оставляя красный горячий след. Мира шипит от резкой боли.
— Я думаю, рано или поздно ты найдешь призвание, — мягко говорит Матильда, — там, где и не ждешь.
— Какое призвание? Единственное, что меня ждет — это бомжевание в парках.
— Знаешь, — произносит Матильда особенным тоном, который всегда использует, чтобы продавить свою точку зрения, — я верю, что среди людей, как и в природе, не бывает лишних. Если ты есть, значит Вселенной так нужно. Посмотри, — она разводит руками среди темнеющей в сумерках зелени, — тут везде конкуренция. Настоящая война. Одни виды пытаются вытеснить другие. То же самое происходит с тобой. Но это не значит, что для тебя не найдется ниши, понимаешь?
Мира кивает, чтобы хоть как-то отреагировать. На самом деле она уже давно ни на что не надеется.
Выходят к водопаду. Вода там, конечно, не падает. Осталось только нагромождение камней над озером. В сумерках над кронами плавно восходит белая полная луна, оставляя на слабо колышущейся глади озера бледную ребристую дорожку.
— Должно быть здесь, — задумчиво говорит Матильда по пути к густым шуршащим зарослям, нависшим над водой.
Через несколько минут пространство заполняется броуновским движением желтых огоньков. Миру окружает фыркающее сотнями крыльев волшебное облако. Шершавые светляки натыкаются на раскрытые ладони.
— Знаешь, как называется? — доносится из зарослей. — Биолюминесценция. Люциферин окисляется…
Но Мира не слушает.
Ее кружит в россыпи огней. Карусель вращается, ускоряясь все сильнее и сильнее, пока локоть не задевает огромные паучьи тенета, растянутые между деревьями. Паутину покрывают крупные капли росы, переливавшиеся в свете вьющихся насекомых. Мира замирает, не в силах оторвать взгляд от поблескивающих нитей.
И в этот чарующий момент нечто нежно прикасается к руке.
Мягкие лапки огромного черного паука.
— О, Господи! — вскрикивает Мира и со всей силы ударяет по тыльной стороне ладони.
Окружение мгновенно меняется.
Желтые огни меркнут и становятся мелкими точками, как искры костра. Голос Матильды расслаивается, сдваивается где-то вдалеке. Повсюду висит паутина, сплошная сияющая марля без начала и конца. Немного помедлив, Мира касается одной из ближайших нитей. Та качается и начинает вибрировать, передавая колебание другим паутинкам. Что-то сильно толкает в грудь, заставляя согнуться. Горло перетягивает незримым жгутом. Нагнетает паника, но закричать не позволяет удушье. Вырывается сдавленный, почти бесшумный хрип.
