Да, забрались артисты, подумал Колесников. Ступая глубокой колеей, проторенной грузовиками, он добрел, наконец, до распахнутых ворот и повернул к зданию. Его удивило, что ко второму, недостроенному корпусу тоже шла тропинка, или, скорее, цепочка следов. Кто-то прошел туда-обратно всего несколько раз. Следы огибали едва заметный в сугробах цоколь постройки и терялись где-то за ним. Довольно странно. Что могло понадобиться человеку в этих руинах Продовольственной Программы? Ладно, это потом. Колесников поднялся на крыльцо павильона, потопал ногами, стряхивая снег, и позвонил в дверь.
К этому времени работа в студии буквально дошла до кипения. На плите пускала густые пары большая цептеровская кастрюля со стеклянной крышкой, оператор с осветителями суетились, готовясь снять крупный план блюда, как только оно доварится, а рядом кипятился и плевался не хуже кастрюли раскаленный до последнего градуса Альберт Щедринский.
– Всё! Больше ждать нельзя! Мы же не успеем снять концовку! Давайте, как будто готово!
– Так оно еще не вкусное, – возразила Леночка, сооружая себе бутерброд из трех сортов колбасы.
– Мне плевать на вкус! – заорал Щедринский. – Мне важен темп, драйв, эмоция!
– Ну тогда пробуйте, – безжалостно сказала Алла Леонидовна, – только жуйте без отвращения! А то вы мне в прошлый раз загубили крупный план голубца!
– Чем это?! – всколыхнулся ведущий.
– Выражением лица! – срифмовала Леночка и прыснула в бутерброд.
– Та-ак. – Альберт Витальевич пошел пятнами, видными даже сквозь грим. – Прекратится когда-нибудь это издевательство?! Я сегодня же расскажу в дирекции, что вы нарочно срываете съемку!
– А я расскажу, что у вас палец порезанный! – не растерялась Леночка. – И вас с программы снимут!
Альберт Витальевич быстро спрятал руку за спину и обвел съемочную группу тяжелым взглядом.
– Избавиться от меня решили?! Ну мы еще посмотрим, кто от кого избавится! Не советую мне дорогу перебегать, – в глазах его засветился безумный огонек, – никому не советую! Как бы потом не пожалеть!
Последние слова Щедринский выкрикнул громко, с театральными раскатами, что в драматических спектаклях обычно предшествует появлению нового действующего лица. И действительно – дверь открылась, и в студию осторожно вступил Колесников.
– «Кушать подано», – произнес он сакраментальную фразу, – это здесь?
Альберт Витальевич досадливо поморщился, как артист, которому мешают репетировать.
– С рецептами – в редакцию!
Колесников покачал головой:
– У меня не рецепт.
– А! – оживился Щедринский, – так вас уже отобрали! Вы – гость?
– Нет, я не гость, – вздохнул вошедший. – Я – участковый.
– Э-э… врач? – не понял Альберт Витальевич.
– Милиционер. Участковый инспектор капитан Колесников. Надо бы поговорить…
В гримерке Щедринский сразу бухнулся на диван, дрожащими пальцами выудил из пачки сигарету и торопливо закурил.
– Ну как вам наша кухня? – спросил он.
– Я, честно говоря, мало в этом понимаю, – признался Колесников, – а вот жена постоянно смотрит. Недавно приготовила карпа в сухарях по вашему рецепту, всем очень понравилось – и мне, и жене, и Тимке.
– У вас сын?
– Нет, две дочери. И кот.
– М-да… Я, собственно, имел в виду нашу телевизионную кухню. Вы, наверное, обратили внимание: шум, ругань… На самом деле у нас чрезвычайно слаженный коллектив. Просто это необходимый элемент творческой атмосферы. Для бодрости, так сказать.
– Да, бывает… – покивал участковый.
– Так что же заставило бдительные органы окунуться в пучину шоу-бизнеса? – Альберт Витальевич старался держаться развязно, хотя на душе у него было скверно. Мало ли, зачем пришел к нему этот добродушный мент, отец двух дочерей и кота?
– Нам нужна ваша помощь, – сказал Колесников.
– Слушаю вас, товарищ… – на этом слове Щедринский споткнулся, но другого не подыскал, – товарищ капитан.
– Тут на днях из области поступила ориентировочка… – участковый раскрыл папку и вынул листок бумаги. – В райцентре Довольное пропала продавщица гастронома, Сорокина Вера Павловна, сорок седьмого года рождения. Искали чуть не две недели по всей родне, и вдруг дочь увидела ее по телевизору, в вашей программе…
– Ну вот видите! И от нас, значит, бывает польза!
– Не все так просто, Альберт Витальевич. Домой-то она до сих пор не вернулась.
– Погодите, погодите… – Щедринский защелкал пальцами, припоминая. – Вера Павловна, продавщица? Здоровенная такая тетка? Отлично я ее помню! Снималась у нас в конкурсе рецептов.
– Когда это было?
– Когда… – Щедринский посмотрел на большой настенный календарь, весь изрисованный значками и пометками. – Четвертого февраля. Ровно две недели назад.
– Четвертого? – переспросил Колесников. – Как раз четвертого она уехала из Довольного…
– Может, у нее родственники в городе или знакомые?
– Проверяли. Никого.
– Ну, значит, пристукнули тетку, – легко вздохнул Альберт Витальевич. – Где-нибудь на обратном пути, в электричке. Сейчас это запросто…
– Тогда было бы тело, – возразил участковый, – а по сводкам…
– Да ладно вам, по сводкам! – отмахнулся телеповар. – Кто их в наше время считает, покойников! А может, под снегом лежит где-нибудь в лесополосе, весны дожидается… Эх, жалко бабешку! Готовила, правда, так себе, но зато бойкая была, с прибаутками, анекдот даже рассказала. Мы ее хотели объявить победительницей конкурса, пригласили на следующую съемку, а она не явилась. Пришлось Бесноватого вызывать…
– Кого? – удивился участковый.
– А, это фамилия такая – Бесноватый Федя. Единственный наш конкурсант-мужчина. По-моему, тихий шизик какой-то. Но на безрыбье, как говорится…
– Так… – Колесников оттянул узел галстука и расстегнул воротник рубашки. – Дела-а…
– Что такое? – встревожился Щедринский.
Участковый порылся в папке и вынул еще одну бумагу.
– Гражданин Бесноватый Федор Константинович, шестьдесят девятого… по заявлению матери, ушел из дома одиннадцатого февраля сего года, и до настоящего времени его местонахождение неизвестно…
* * *
Она сама пошла за мной. Я и не знал, что она идет, пока не услышал, как поскрипывает снег под тяжелыми ее сапогами. Я был уже возле самой дыры, ведущей в подвал. Мне просто хотелось отдохнуть, посидеть в укромном месте, куда никто не притащится даже случайно. Я больше не мог оставаться с людьми, потому что чувствовал: Оно вот-вот появится. И тут – эта несчастная баба.
– Ой! Извиняюсь! – сказала она. – Я думала, так к выходу короче…
– Нет, – я старался на нее не глядеть, – так не короче.
