делать, – стремление показать, что именно он лучший выбор для них и всей страны. Случайных встреч с принцем во дворце не происходило даже у слуг. И дело было не столько в том, что он не признавал своего положения, скорее опасался того, что в самый неподходящий момент его безумие и ущербность станут всем очевидны, а стало быть, поставят крест на нем и на его роде в целом. Прямых наследников, кроме него, не было. Дядя, который сейчас возглавлял кабинет министров, был двоюродным братом его отца. Более слабая ветвь, но у них тоже были свои планы на Китарэ. Договорной брак с его дочерью не вызывал ни у кого никаких сомнений. Китарэ же старался пока об этом не думать. До этого надо было еще дожить.
Он тихонько постучался в личные покои матери и, не дожидаясь ответа, вошел внутрь. В такой час покои вдовствующей императрицы ожидаемо пустовали. Пятнадцать оборотов назад то, что произошло с его отцом, перевернуло жизнь не только всей империи, но и его небольшой семьи. Алмэй, его всегда такая веселая и добрая мать, словно переродилась тогда, превратившись в жесткую, властную и непреклонную женщину, часто казавшуюся ему чужой. Она не смогла урезонить брата отца или отнять его место в кабинете министров, вместо этого она сосредоточилась на дворце и жизни в нем. Все здесь было в ее, и только ее, власти. Каждый уголок дворца оплетали ее защитные чары и магия, единственной целью которой было защитить ее и его.
– Не стой там, – послышался властный тихий голос, доносящийся из спальни, – ты заставляешь меня ждать.
Конечно, она знала, что он здесь. Его мать была искусным магом и щедро платила за ту силу, что черпала столь безрассудно последние годы. Китарэ медленно прошел вперед, открыл еще одну дверь, чтобы тут же оказаться лицом к лицу с женщиной, которая некогда слыла первой красавицей империи. Алмэй стояла посреди комнаты в традиционном траурном белоснежном кимоно. Ее седые волосы были собраны в тугой пучок. Прямая, порой, казалось, несгибаемая спина подчеркивала ее суровый нрав. Тонкое, словно высушенное лицо; угли черных глаз – самое яркое пятно в ее внешности – казалось, видели тебя насквозь.
– Что привело тебя ко мне в столь поздний час, сын? – предельно холодно и вежливо поинтересовалась она.
– Здравствуйте, матушка. – Привычно опустившись на одно колено, он поклонился.
Всякий раз, когда ему приходилось это делать, перед его глазами вставала совсем иная картина. Он помнил, как бежал к ней навстречу с широко распахнутыми объятиями, а она смеялась так громко и открыто, что порой ему казалось, он до сих пор слышит этот смех.
Китарэ поднялся с колен, глубоко вздохнул и сказал:
– Я замкнул круг.
На миг ему показалось, что на лице матери промелькнула тень эмоции, схожей с радостью. Но она растворилась, так и не найдя отклика на дне ее глаз.
– Хорошо. Чей род призвал Радави?
– Игнэ.
Он пришел к ней, зная, что совсем скоро об этом узнают все. Его не интересовала реакция Совета или кабинета министров. Они будут вынуждены это принять. Но он должен был позаботиться о ней. Он знал, на что способна вдовствующая императрица. Пятнадцать оборотов назад именно она настаивала на смертной казни для всего рода Игнэ, даже понимая, чем это впоследствии может обернуться для всего мира. Женщина, потерявшая свой мир, становится безумна и безжалостна в своей ненависти. Не получив желаемого, она сосредоточилась на том, что создала идеальный мир во дворце, где ни ей, ни ее ребенку ничего не угрожает. Китарэ слишком хорошо знал, что такое безумие. Он боялся, что мать, узнав обо всем, захочет разрушить его круг. Он не мог это игнорировать. Теперь Игнэ под его крылом, нравится ему это или нет.
– Нет, – точно вторя его мыслям, чуть слышно прорычала женщина. Впервые за долгие годы он видел настоящие эмоции на этом испещренном морщинами лице. Жаль, что этот первый раз был отдан ненависти.
– Так сложилось.
– Ты не можешь его предать! Не можешь! Слышишь? Не можешь так предать своего отца! – Она кинулась к нему.
– Так сложилось. – Пожалуй, он и впрямь был не готов к этому разговору, потому как не знал, как вести себя с такой реакцией матери. – Это не предательство – это мой долг. – Он положил руки на ее кулаки, которые сжимали ворот его кимоно. – Я пришел сказать тебе об этом сам…
– Сказать, что предал отца?!
– Сказать, что готов принять его наследие. – Он осторожно погладил ее по плечам.
Безумие и гнев. Он чувствовал этих до боли знакомых демонов, что сейчас овладевали ею. И он знал, как совладать с ними.
– Ты не можешь…
– Я никогда не предам его, – вкрадчиво прошептал он. – Никогда, слышишь? И ты не должна. Пообещай мне, слышишь? Пообещай памятью отца. – Он заглянул в глаза матери, стараясь говорить так, чтобы она почувствовала его искренность.
– Нет.
– Да. – Он осторожно погладил ее по спине.
Она продолжала молча смотреть на него, пока Китарэ не почувствовал ту самую нить, на которую осталось немного надавить и надломить, чтобы получить желаемое. Он еще раз погладил ее по спине, потянулся своим сознанием к этой самой ниточке и осторожно потянул. Впервые за пятнадцать оборотов мать рыдала в его объятиях. Впервые это были настоящие эмоции, которые он смог вытолкнуть из нее, вложив то, что было нужно ему, благодаря силе, использовать которую было слишком рано для него. Никогда прежде он сознательно не пользовался силой рода. Он слишком хорошо помнил, какой бывает плата, когда делал это непроизвольно. Но он должен был обезопасить свой круг от той, что не остановилась бы, узнай она о том, кто замкнул его. Он слишком хорошо чувствовал эту женщину, неосознанно пропуская ее через свой дар как самого близкого эвейя, как мать. Сейчас Китарэ заставил ее выплеснуть свой гнев и отпустить, сделав его чем-то незначительным и второстепенным. Теперь она примет необходимость того, чтобы наследник Игнэ замкнул его круг. А это было важнее всего. «Что я творю? – мелькнула мысль на задворках сознания. – Как пережить эту ночь? И все ради кого?»
Он устало прикрыл глаза, улыбнувшись уголками губ, вспоминая что-то весьма забавное.
– Почему это должна быть ты? Мужчина из нас двоих я! Между прочим, – фыркнул мальчик, изображая вселенскую обиду.
– И? Какая разница? – поинтересовалась девочка, в очередной раз увлеченно исследуя содержимое своего носа.
Пожалуй, это было единственным, с чем Китарэ до сих пор
