метрах, но Салах не двинулся с места.
В пяти метрах от него, на полу, белой линией обозначалось место, где культистам положено было молиться. За линию заходить было строжайше запрещено и культист считал, что зашедшего за линию покарает сама богиня. Чёрный понимал, что богиня спит и никого не покарает, а значит, за линией была ловушка. Также он знал, что пятый рубеж ставили лунные эльфы, а те, в свою очередь, славились тем, что были мастерами иллюзий.
Людоящер ещё раз посмотрел на подиум. Если это иллюзия и вместо подиума там ловушка, то где настоящий подиум с камнем? Сзади?
Салах почувствовал позади себя движение силы и бросился вперёд. Оттолкнувшись от белой линии на полу, аргонианин прыгнул на стену слева от себя и, оттолкнувшись от неё, по диагонали пролетел за первый подиум, приземлившись на бледно-голубой плите.
В этот же миг дверь в зал резко открылась и раздался взрыв.
Чёрный рыскал глазами, но подиум похоже был скрыт иллюзией. Ящер высвободил чёрную дымку, при помощи магии тьмы, и та встретила сопротивление всего в паре шагов от него. Поднявшись в полный рост, Салах сделал два шага и уверено схватился за невидимый подиум. Ещё секунда и у него в руках оказался камень души великой богини Хастур.
– Стой, смертный, – прогрохотало у него в голове с такой силой, что он чуть было не выронил камень.
Дым от взрыва начинал рассеиваться и в проходе, где раньше находилась дверь, стоял здоровенный, слегка потрёпанный, гаргант в чёрном. С его одежды, на сине-сиреневый пол, капало что-то чёрное и мерзкое. Ещё один гаргант лежал позади него в чёрном зале.
– Ты опоздал, – кивая на камень, спокойно сказал Салах.
– Это уже мне решать, – услышал Чёрный и на него обрушилась такая тяжесть, что ноги сами собой подкосились, ставя ящера на колени. Мысли начали путаться и разбегаться, мешая сконцентрироваться; голова раскалывалась от любой попытки думать. Гаргант подходил всё ближе, а голова аргонианина готова была лопнуть в любой момент. Салах услышал шаги и крики, в зал вбегали и другие стражники. Нужно было уносить ноги, но он и пошевелиться-то не мог.
И тут ящера будто кто-то позвал. Он посмотрел в камень, что сжимал обеими руками, и вся тяжесть тут же прошла, будто её и не было.
Не став терять ни секунды, Салах достал бело-голубой камень телепортации и активировал его. Этот камень был замечателен тем, что игнорировал защиту от телепортаций, которая стояла на территории всего храма-гробницы. Он победил.
– Стой! – бросил ему кто-то в след, но Чёрный уже телепортировался из храма.
Он тяжело выдохнул и сел прямо на землю, в невысокую зелёную траву, вертя камень души в руках. Подул лёгкий тёплый ветерок, раскачивая густую крону рядом стоящего деревца. Аргониан с непривычки поёжился. Солнце стояло ещё высоко, вокруг никого не было видно. Отлично.
Камень мгновенной телепортации перенёс его в земли Спящих. Он неспроста выбрал именно их земли. Салах слышал, что после слияния с камнем, хранители часто вырубаются на какое-то время. Он не знал точно, сколько может пробыть в отключке и решил перестраховаться. В землях Спящих нападать на спящего человека или причинять ему какой-либо вред строго воспрещалось. Это каралось смертной казнью. Пока он здесь – он может не опасаться, что на него нападут, пока он в отключке. А когда он придёт в себя, ему будет море по колено. Да и стражи храма не станут искать его так далеко. Максимум, что они сделают – обшарят глубокие болота в дне ходьбы от гробницы.
Аргонианин замер, прислушиваясь к окружению. Птицы, кролик, насекомые. Подняв камень души на уровень глаз, он всмотрелся в самую его суть и сказал:
– Дай мне свою силу, богиня.
Камень души растворился в чёрной руке и Салах провалился во тьму.
Мартин призвал шар света и заглянул в небольшую расщелину. Три яйца ящерицы. Бинго! Наконец-то он поест! Юный чародей аккуратно вытащил яйца наружу и, разбив, выпил все три, ни оставив в пустой скорлупе и капли. В этот момент наружу, из расщелины, выскочила ящерица. Видно мать, решившая защитить своё потомство. Ещё несколькими днями ранее, Фламм бы ей посочувствовал, раздираемый совестью, но голод быстро заставляет нас менять приоритеты. Очень быстро. Ни прошло и минуты, как жареная ящерица была проглочена, а довольный чародей озирался по сторонам, в надежде повстречать ещё парочку рептилий.
Шёл уже четвёртый день, как Мартин шагал на север, как и наказал ему Арон. Уже на второй день он вступил в красные пески степной пустыни так и именуемой: «Красная степь» или «Красная смерть», как называли её в Игнисе.
Гнаться за ним так никто и не стал, видно знали, что его убьёт пустыня. И едва он вошёл в этот красный ад, как всё тут же переменилось. Прохладный ветерок стал обжигающе-горячим; вся растительность пожухла и практически перестала встречаться на пути; любой намёк на влагу пропал, а солнце, казалось, плыло по небосводу вдвое дольше обычного. Живность тоже пропала; пришлось ловить ящериц, чтобы хоть как-то прокормиться. Скорпионами и жуками Фламм пока брезговал. Пока.
– И зачем вообще нужна магия, если я не могу себе создать даже еды, – разговаривал сам с собой чародей.
– Многообещающий чародей умер с голоду, – разводя руки, будто рисуя транспарант, сказал в никуда Мартин. – Смех, да и только.
Пустыня отнимала у него последние силы. Сколько ему ещё так идти? Насколько огромна красная степь? Почему он раньше не продумал путь, как следует?
С тех пор, как Фламм вошёл в пустыню, он уже дважды пытался пообщаться с книгой. Тишина. Может ему приснилось, что она вообще ему когда-либо отвечала? Ведь он единственный, кто это видел. Может он идёт сейчас по вымышленному следу, а в конце пути его ждёт лишь тупик. Тупик или пустота. Но даже, если и так, то что с того? Какая ему собственно разница? Он потерял учителя. Потерял право жить в Игнисе. Куда ему теперь податься? Кому он нужен? А так хоть какая-то цель. Хоть какой-то смысл жить дальше.
Мартин присел на квадратный, ржавого цвета, камень и уныло посмотрел вдаль.
В животе урчало, в горле пересохло. Ноги ныли, лицо жгло.
Он старался беречь магические силы на крайние случаи, но иногда не выдерживал и телепортировался вперёд, насколько хватало глаз. Только толку с того было, что костру соломка.
Красная степь заставляла задумываться о многом. Чаще всего о смерти. Иногда о том, чего он не
