– Навались!
После еще одного могучего усилия плита зашаталась в своем гнезде.
– Навались!
Напрягая все силы, феллахи сдвинули плиту почти на полдюйма.
В тот же миг из образовавшихся щелей вокруг каменного блока брызнула какая-то жидкость. Вырвавшись из-за плиты, она туманом обволокла троих стоящих у постамента рабочих.
Феллахи завопили на разные голоса, словно целый нестройный хор, запевший оду агонии, ужасу и боли. Жидкость, оказавшаяся концентрированной кислотой, обдала арабов, растворяя их одежду, обжигая кожу и превращая плоть в подобие расплавленного воска. Прежде чем несчастные рухнули на каменный пол замертво, они представляли собой почти скелеты.
Оставшиеся в живых копатели уже давно сбежали, и их полные ужаса крики эхом разносились по лабиринту. Чемберлен, троица американцев и их проводник замерли на месте. Сами они предусмотрительно отошли на такое расстояние, что капли смертоносного аэрозоля не коснулись их. Теперь все пятеро с ужасом взирали на кучки человеческих костей, еще исходившие едким паром. Плита у подножия статуи вновь вернулась на место.
Загорелые лица крутых янки побелели от страха. Бени закрыл лицо руками и трясся так, что его колени стучали друг о друга, а зубы выбивали лихорадочную дробь.
– Интере-е-е-сно, – протянул Чемберлен, опять принимаясь мять пальцами подбородок. – Что скажете, джентльмены? Будем продолжать?
* * *
О'Коннелл, вооружившись долотом, отковырнул с потолка первый камень. Джонатан, стоящий рядом, проделал то же самое. Эвелин держала факел, светя мужчинам, так как невысокий рост не позволял ей присоединиться к ним. Так как заняться ей было нечем, а стоять без дела не хотелось, она начала с энтузиазмом делиться с партнерами своими знаниями из истории Древнего Египта и рассказывала им о процессе мумифицирования.
– Древние египтяне верили в переселение душ, – говорили она. – Кроме того, они считали, что дух умершего человека может бродить во Вселенной тысячи лет, а потом вернуться на Землю с тем, чтобы попытаться снова войти в свое тело. Вот почему для них было так важно сохранить тело «целым и невредимым».
– И что же, если обмотать тело бинтам и, разве оно таким и останется? – удивился Джонатан, продолжая орудовать долотом.
– Ну что ты! Бинты – только малая доля того, что им приходилось делать с покойными. Внутренности, например, удалялись через разрез, сделанный сбоку. Затем органы тщательно вычищали и обмывали пальмовым вином. После этого их покрывали ароматическим камедным клеем и клали на сохранение в сосуды, украшенные драгоценными камнями. Так поступали с почками, печенью и легкими. Сердце удаляли у тех, кто был при жизни... порочным и нечестивым, что ли. Брюшная полость заполнялась кассией, миррой и другими благовониями, зашивалась, и все тело пропитывалось... каким-то составом, похожим на углекислую соль натрия, в котором находилось в течение сорока дней. И только потом оно заматывалось в мягкие льняные бинты, чтобы получилась мумия.
– А мозги они оставляли? – поинтересовался О'Коннелл, взглянув на Эвелин.
– Ой! Я же совсем забыла рассказать про мозг! – спохватилась девушка. – Мозг извлекали при помощи острого, раскаленного докрасна щупа.,.
Джонатан поморщился:
– Пожалуй, это уже излишняя информация. Нам вполне хватило того, что ты уже успела рассказать.
– ...который просовывали в ноздрю. Мозг разрезался этим щупом на куски, которые потом специальным крючком извлекали из ноздрей.
– Наверное, это очень больно, – заметил О'Коннелл.
Эвелин усмехнулась:
– Ничуть. Мумифицируют только мертвых.
– Такие процедуры пробудили бы и мертвого.
– Я бы уж точно насторожился, – поддакнул Джонатан.
Эвелин закатила глаза:
– Вы ведете себя, как школьники. Как там идут дела? Есть сдвиги?
И как будто в ответ на ее вопрос сверху обвалился целый фрагмент потолка, и в зал грохнулся огромный камень, разбившись при этом на тысячу кусков. О'Коннелл вовремя успел отскочить в дальний угол помещения, увлекая за собой девушку. Джонатан столь же удачно отпрыгнул в противоположном направлении.
Они еще не успели прийти в себя после случившегося, как в образовавшееся отверстие к ним соскользнул массивный гранитный предмет. Вместе с ним сверху посыпались мелкие камушки. Гранитный монолит приземлился с таким невероятным грохотом, что вся комната сотряслась от его падения, а некоторые камушки раздробились в пыль, которая тут же туманом распространилась по всему залу.
Откашливаясь и осторожно вставая на ноги, временно ослепленные неожиданной пыльной бурей, все трое не без опаски приблизились к незнакомому предмету. О'Коннелл поднял с пола все еще горевший факел, который выронила Эвелин при падении.
– Вот такой шум, я думаю, тоже может разбудить мертвых, – высказался Джонатан.
– Ты, возможно, не так уж и далек от истины, – произнесла Эвелин, осматривая в свете факела свалившийся предмет. Это был, по всей очевидности, какой-то массивный гранитный «футляр».
– Что это еще за хреновина? – поморщился О'Коннелл.
– Саркофаг, – пояснила девушка. Пыль тем временем уже почти осела на пол. – Захороненный под защитой Анубиса, у самых ног бога. Кто бы там ни был, он являлся очень важным лицом.
– Ты полагаешь, что ему таким образом были оказаны все почести после смерти? – поинтересовался англичанин.
– Его сестра лишь неопределенно пожала плечами:
– Возможно, что так. Или же кому-то было необходимо, чтобы за этой личностью присматривали сами боги. Возможно, он при жизни как раз и был...
– Человеком порочным и нечестивым? – подсказал ее брат. – Может быть, заглянем внутрь и проверим, на месте ли его сердце?
– Помогите мне стереть пыль вот отсюда, – попросила Эвелин. Мужчины тут же достали из своих рюкзаков тряпки, и вскоре на крышке саркофага проступил единственный, но весьма впечатляющий иероглиф.
Хотя О'Коннеллу он показался довольно простым (правда, он даже приблизительно не представлял себе, что тот мог означать), Эвелин уставилась на него очень внимательно. При этом выражение ее лица становилось все более серьезным и даже испуганным.
Джонатан все это время нетерпеливо барабанил пальцами по крышке саркофага:
– Ну? И кто же там? Царь такой-то или просто его садовник?
Эвелин замялась, словно ее что-то смутило и озаботило:
– Здесь говорится только... Тот, Чье Имя Не Называется.
– Наверное, это очень плохой садовник, – покачал головой Джонатан.
