5
Перед рассветом пошел дождь. Поливал не шибко, но монотонно, уныло. Из-за таких вот дождей все, кто селится на острове Британия, вскоре становятся занудами, даже неунывающие латиноамериканцы. Впрочем, они пока сюда не добрались к великой радости обеих сторон. Викинги, как и положено отважным воинам, готовы были погибнуть в бою, но мокнуть под дождем не собирались. Они попрятались кто под тентами на драккарах, кто под деревьями на берегу, не желая штурмовать Люнденвик. Рерик Священник тоже был отважным воином, поэтому никого не принуждал, отсиживался на своем корабле.
Я устроился на берегу реки под высокой елью, на нижние ветки которой наложил наломанных выше, соорудив что-то вроде навеса, почти не пропускавшего капли. Был отлив, и мимо меня быстро текла мутная вода, словно бы расстреливаемая дождем. Мои мысли были такими же мутными и расстрельными. За время скитания по эпохам пришел к печальному выводу, что хорошо устроиться в любую эпоху может только отважный отморозок или беспринципный подонок. Сколачиваешь банду и начинаешь нагибать тех, кто слабее, трусливее, а непокорных убивать. Чем выше будет гора трупов, на которую взгромоздишься, тем чаще и красивее будут воспевать тебя. Людей, которые знают, кто такой Александр Македонский, всегда будет больше, чем тех, кто знает, кто такой Аристотель, а если и знают, то только, как учителя прославленного захватчика.
Дождь прекратился незаметно. В воздухе еще висела морось, но на речной воде, замедлившейся к тому времени из-за начавшегося прилива, уже не было отметин от капель. Викинги сразу зашевелились, повыползали из укрытий. Металлические шлемы и короткие, иногда безрукавные кольчуги были примерно у трети, у старых воинов. Молодежь защищалась кожаными шапками, набитыми овечьей шерстью, и кожаными или сшитыми из нескольких слоев шерстяными куртками. У одного видел доспех из пилема – кельтской льняной ткани, вымоченной в каким-то секретном растворе, благодаря чему ее трудно было перерубить и прожечь. Впрочем, от топора или молота она защищала так же плохо, как обычная. Когда впервые увидел пилем, служа в армии Юлия Гая Цезаря, подумал, что сгодится разве что для костюма пожарника, но, к сожалению, такой профессии ни тогда, ни сейчас нет. Ткань была не старая, значит, древнее знание еще жило.
Я тоже начал натягивать доспехи, которые являются предметом зависти моих нынешних соратников. Ни у кого, включая Рёрика Священника, нет полного комплекта даже того, что сейчас имеют многие франкские кавалеристы, а мои были на уровне королевских. Я сказал, что достались по наследству от отца, а тому подарил их римский император за отвагу в бою. Мне поверили, потому что у скандинавов ходят легенды о богатстве и, особенно, щедрости римских правителей. Те, кто служил в личной охране во дворце, а таких было немало, после смерти или свержения императора, а случалось и то, и другое часто, имели право взять всё, что им понравится, и сказочно богатыми отправиться домой или остаться служить новому. Затем я достал из-за пазухи шелковую тетиву, которую держал там, чтобы не пропиталась влагой раньше времени, натянул на лук. Кстати, то ли мне показалось, то ли нет, но монгольский лук, вроде бы, «молодеет» вместе со мной после перехода в новую эпоху. Хотя, может быть, я недооцениваю монгольских мастеров, создавших добротнейшее орудие убийства, которое у викингов почему-то не пользуется популярностью. Видел только у нескольких человек, да и то охотничьи. Пятиугольный вытянутый щит из железа и двух слоев тонких деревянных пластин, горизонтального и вертикального, я закинул за спину, чтобы не мешал. Он тоже предмет лютой зависти, но не из-за прочности, а разрисован красиво. Скандинавы пока не знают, что такое роза ветров, принимают изображение за звезду. Сами они в малевании не сильны, предпочитают резьбу по дереву и кости, чем и украшают свои щиты, оружие и даже одежду. Костяные пряжки на ремнях и фибулы для застегивания плаща иногда такого размера, что можно принять за маленький щит. У скандинавов, как было и у их соседей кельтов, кто ярче одет, тот и отважней. Или наоборот? И тут я весь такой – вне конкурса.
Штурм начался вязко в прямом смысле слова, потому что ноги грузли в грязи. Сделаешь несколько шагов – и на каждом сапоге килограмма по три размокшей земли. Приходилось останавливаться и стряхивать их. Комки грязи летели во все стороны, вызывая и смех, и проклятия. Двигались к поселению с трех сторон, кроме речной, и, так сказать, подраккарно – каждый экипаж плотной группой во главе со своим конунгом. Никаких криков, призывов. Дело привычное, чего орать понапрасну?! Возле рва остановились, начали налаживать мостки. Сверху, из-за частокола, полетели камни. Если и попадали, особого вреда не наносили. Видимо, защитники Люнденвика нервничали от страха, поэтому бестолку расходовали боеприпасы.
Я сместился влево, оказавшись между двумя отрядами. Теперь враги, которые будут отражать нападение моих однодраккарников, стояли правым боком ко мне, из-за чего им будет труднее закрываться щитом от моих стрел. Мое поведение, наверное, было, скажем так, непривычным. Несколько воинов посмотрели на меня с недоумением, заподозрив в трусости. Я не стал объяснять, оправдываться. Вслед за Хасколдом, который держал над головой круглый щит, сверху черный с белыми рунами, словно нацарапанными куриной лапой, через ров переправились две тройки, несущие лестницы – бревна с вколоченными в пазы перекладинами. В наступавших сразу полетели камни, сбив двух воинов с ног, причем одному в шапке из волчьей шкуры вместо шлема досталось серьезно. Довольно увесистая, овальная каменюка попала ему в голову, и викинг, потеряв шапку, скатился в ров. В этот момент я и вступил в дело. Защитники поселения так увлеклись метанием камней, что слишком поздно замечали летящие в них стрелы. С такого близкого расстояния я прошибал и железные шлемы, и доспехи самого разного типа, в основном кожаные, и щиты, если ими успевали закрыться. За несколько минут я расчистил пространство по ту сторону частокола перед двумя нашими лестницами, убив десятка два люнденвичан, благодаря чему Хасколд и его подчиненные без проблем поднялись туда. Затем помог нашим соседям справа, а потом и слева. Вряд ли можно будет подсчитать, кто сколько врагов одолел, но уверен, что мой вклад в победу будет самым внушительным.
Ступеньки были испачканы грязью, скользкие. У меня с гуннской эпохи выработалось неприязнь к карабканью по лестницам, тем более, по таким вот. И за мной никто не лез, так что лететь придется до земли. Пару раз чуть не сорвался, в последний момент чудом схватившись за перекладину ниже. Заостренные, мокрые верхушки бревен частокола показались мне чуть ли не самым желанным местом на всем свете. На деревянном сторожевом ходе, изрядно затоптанном и скользком, лежали убитые мной защитники поселения. Я повыдергивал стрелы из убитых. Спешить было некуда. Люнденвик можно считать захваченным, а добычу все равно поделим поровну между драккарами, отдав десятую часть от всего Рерику Священнику и треть выделенного на наш драккар – Хасколду.
Один воин с пробитыми насквозь железным шлемом и головой в нем все еще был жив. Серые глаза с недоумением смотрели на меня из-под нижней кромки шлема, насунутого по самые густые темно-русые брови, будто никак не могли осознать, что произошло, кто перед ними. Увидев кинжал, который я достал, чтобы нанести по шее удар милосердия, глаза закрылись. Ресницы были светлее бровей и какие-то девичьи – необычно длинные, словно наращенные, и изогнутые на концах. Они затрепетали, как крылья бабочки, когда сталь рассекла кожу и сонную артерию и немного распахнулись, как делают дети, когда им сказали не подглядывать, но очень хочется. Когда я выдернул стрелу, голова качнулась, ресницы разошлись, открыв белки закатившихся глаз.
6
Этот монастырь нам сдал его монах, тщедушный мужичонка лет сорока, за каким-то чертом припершийся в Люнденвик перед нашим нападением и не сбежавший, узнав о приближающейся опасности. Может быть, понадеялся, что не тронут. Мошенники здесь непуганые, привыкшие, что местные бандиты не только не обижают их, но даже делятся награбленным. Викингам, что язычникам, что христианам, на рясу плевать. Они собирались грохнуть и этого монаха, как сделали со всеми мужчинами поселения за исключением командира гарнизона и мэра в одном лице. Я посоветовал сохранить монаху жизнь, если проведет к своему монастырю.
