- Там будем много добычи и почти никакого сопротивления, - пообещал я.
Мне поверили. Видимо, Хасколд раззвонил всем, что я шибко умный. Как японял, считать его слова комплиментом не стоит. Скорее, наоборот. Тем более, что во время штурма я не лез на частокол вместе со всеми отважными викингами, а стрелял из лука. Это не то, чтобы трусость, но как-то не очень. Если бы не завалил врагов больше, чем любой из них, и вовсе стало бы неприличным поступком. Пока что мне дали погоняло Лучник, которое каждый понимал, как хотел. Зато, когда стали тянуть жребий, кто останется в Люнденвике охранять добычу и корабли – по одному воины с каждого драккара – меня лишили возможности поучаствовать. Если придется штурмовать еще что-нибудь, моя меткая стрельба пригодится. При всей отмороженности, базирующейся на уверенности, что после смерти попадут в Валгаллу, погибать вот прямо сейчас, когда и на земле хорошо – жратвы, вина и баб вволю! – не хотелось ни одному викингу.
Монастырь находился в лесу на невысоком холме. Дорога к нему была наезженная, что говорило о греховной жизни саксов в этом районе, иначе бы не в чем было каяться. Это был комплекс длинных деревянных зданий высотой метра четыре, соединенных торцами под углом, из-за чего образовывали кривой пятиугольник. Внешние стены домов были глухие. В центре высилась деревянная башня высотой метров семь, которая в первую очередь была скрипторием, а во вторую – сторожевой. В одном месте, к которому подходила дорога, между домами был разрыв, и там находились ворота, по обеим сторонам которых были деревянные барельефы с изображением распятого Христа, ноги которого скрещены и прибиты одним гвоздем. По мнению резчика, мученик был довольно крепким мужиком с округлой бородой, как сейчас ходят саксы. Кстати, крест христиане позаимствовали, скорее всего, у халдеев, а те у ассирийцев или напрямую у египтян, у которых, как я помню, обозначал вечную жизнь, потому что жрецы деревянным инструментом такой формы измеряли глубину Нила и предсказывали время разлива, обеспечивавшего существование подданных фараона. Это был и один из символов Одина, поэтому скандинавы сперва принимали христианских миссионеров за хитрых проповедников культа бога войны.
Выбить ворота тараном не составило бы особого труда, но на это ушло бы время, и монахи могли спрятать самое ценное. Ищи потом. Я посоветовал отправить вместе с монахом арбу, запряженную двумя волами и якобы нагруженную товарами, а на самом деле спрятать в ней несколько воинов. Эдакий викингский конь. Монах должен был сказать, что прятался в лесу, а когда вышел на дорогу, обнаружил арбу и убитых ее хозяев. Морские разбойники почему-то не заинтересовались этой добычей, а он решил, что не пропадать же добру.
- Если все сделаешь, как надо, останешься жив. Всех остальных мы убьем, и никто не узнает, что ты помог нам, - пообещал я. – Может быть, станешь настоятелем монастыря.
- Это вряд ли: знатностью не вышел, - с горечью в голосе молвил он.
- Или ключник, - предположил я.
- Дай бог, - произнес монах и трижды перекрестился.
У кого какая мечта. Не знаю, за что именно я бы согласился погубить своих собратьев, даже если бы ненавидел их. Хотя кто знает, какие побудительные мотивы были у этого монаха.
Уговор он выполнил. Ворота открыли нараспашку, чтобы смогла проехать арба. После чего спрятавшиеся в ней викинги перебили монахов-сторожей и продержались до тех пор, пока подбежит подмога из леса у подножия холма. Когда подошли основные наши силы, в том числе и я, ни одного монаха, кроме предателя, в живых уже не было. Ворвавшиеся первыми выносили из домов и грузили в арбу ритуальные сосуды, по большей части серебряные, хотя попадались и бронзовые, и ризы из дорогих тканей. Два викинга притащили тяжеленный сундук, наполненный мешочками с серебряными монетами разных народов. Рерик Священник развязал один из мешочков, набрал полную горсть франкских денариев, которые скандинавы и другие материковые германцы называют пфеннигами, подкинул вверх. Покувыркавшись в воздухе, монеты попадали на конунга и стоявших рядом воинов, которые заржали, как дети под теплым весенним дождиком.
7
Наводку на Хартфорд нам дал монах-предатель, уроженец этого населенного пункта, который сейчас чуть больше Люнденвика. Уже в двенадцатом веке, когда я буду проезжать через зачуханный городишко с таким названием, он будет в разы меньше Лондона. Тогда это была, так сказать, столица графства Хартфорд, специально созданного королем Стефаном, чтобы поощрить своего сторонника Гилберта де Клера. Добирались мы на драккарах по реке Ли, которая пока что достаточно широка и глубока. На руле я не стоял и не греб, потому что читал соратникам прихваченную из разграбленного монастыря «пятитомную» рукопись на пергаменте под названием «Церковная история народа англов», написанную Бедой Достопочтенным. Всех клириков сейчас величают достопочтенными. В двенадцатом веке Беда будет, так сказать, модным автором, особенно среди монашества и светских особ, поскользнувшихся на лампадном масле, но не за этот труд, а за прочую галиматью, в основном толкование Библии. Рукопись викинги не сочли стоящей хоть чего-либо, поэтому никто не возражал, когда я взял ее. Поскольку все уже знали, что я шибко умный, не удивлялись, что умею читать на латыни. В Константинополе многие приобретают дурные привычки, даже викинги. Хасколд перед отплытием спросил, что там написано? Я нашел отрывок, где было побольше убийств, благодаря чему напоминал скандинавские саги, на которых выросли викинги. После этого сэконунг и остальные члены экипажа попросили меня читать дальше, вслух и погромче, чтобы им не скучно было грести. Такая вот получилась изба-читальня, скандинавский вариант. Я не всегда понимал, что написано, потому что ни пробелов, ни знаков препинания не было, поэтому переводил, как мог, порой выступая соавтором, причем чрезмерно креативным. Не удивлюсь, если на основании моих баек викинги сочинят саги, и потом ученые будут ломать голову, было ли это на самом деле? После этого за мной и вовсе закрепилось, что парень я странный, но полезный и на войне, и в мирное время.
Хартфорд – типичное мысовое поселение, расположенное на холме в месте впадения в реку Лиган, в восемнадцатом веке носившая укороченное название Ли, самого широкого из имеющихся здесь трех притоков и возле брода через нее. С той стороны, которая не была защищена реками, имелся ров шириной метра три и вал высотой метров пять с дубовым частоколом поверху. В придачу местность поблизости была заболочена. Добирались мы до него часов шесть или больше. На всех драккарах на фальшбортах снаружи были закреплены простые щиты диаметром около метра, предназначенные для защиты гребцов, на каждого по одному. Увидев их в первый раз, я подумал, что это щиты для ручного боя. Оказалось, что не годятся, потому что вместо рукоятки имели крепления к борту. Устанавливали их зря. Никто не осмелился обстреливать нас.
После того, как драккары были вытащены на берег, конунги коротко посовещались, после чего к жителям Хартфорда был послан парламентарий с предложением сдаться. Само собой, его послали, причем в традиционно грубой форме, что, как ни странно, рассмешило викингов. Лает тот, кто боится. Тогда метрах в ста от вала начался второй акт представления. Привели командира гарнизона Люнденвика, заставили прокричать поселянам, кто такой, после чего сорвали с него рубаху и привязали к широкой доске, которую положили верхним концом на пень, чтобы из-за частокола было лучше видно. К жертве подошел широкоплечий и коротконогий викинг с ножом в руке. Сперва палач разрезал и содрал шкуру над позвоночником, после чего начал неторопливо выковыривать ребра. Жертва орала так, что даже мне, повидавшему немало, стало не по себе. Наверное, и многим зрителям тоже, в том числе и тем, кто стоял рядом со мной, и поэтому орали они громко и радостно, чтобы сбросить с души напряг. Отделив ребро от позвоночника, палач окровавленными руками отгибал его вбок. Где-то после пятого жертва затихла, потеряв сознание, но не умерев – открывшиеся легкие еще шевелились. Закончив с последним ребром, палач вытянул легкие наружу. Они медленно надувались и опадали, из-за чего казалось, что отогнутые ребра как бы хлопают подобно крыльям. Видимо, поэтому казнь носит название «Кровавый орел». Палач пошел в реке мыть руки и нож. К доске подошли два викинга, подняли верхний конец и подпели колом, чтобы жители Хартфорда лучше разглядели, как машет красными крыльями орел, а парламентарий повторил предложение сдаться, иначе с ними проделают то же самое. Времени на раздумье дали до утра. Оставив жертву умирать на доске, викинги, как ни в чем не бывало, отправились готовить ужин, и палач тем же ножом и так же хладнокровно резал пойманную в реке рыбу.
