через четыре месяца пришел приказ Собрания Ложи о немедленном переводе на Радужные Холмы в Arcanum Dominium Magnum. Шестилетняя ссылка Томаццо Элуканте наконец-то закончилась, и он был вне себя от счастья.
А что до Исби-Лин, дьявола ночи? Ночного кошмара, не дающего покоя всем грешникам и праведникам Шамсита?
О нем забыли.
Не сразу, конечно. Но постепенно о нем стали говорить все меньше и реже. Так уж устроена человеческая природа: рано или поздно ему все приедается, он ко всему привыкает, даже к страху и ужасу. Поэтому вскоре, если находили поутру чей-то свежий труп, мало кто уже видел в нем очередную жертву дьявола, карающего в полночь за неправедную жизнь. Более того, все чаще стали сомневаться и видеть в очередном покойнике дешевую мистификацию, грубую подделку и неловкое подражание. Ведь это так удобно — свалить все на потусторонние силы. Особенно для ночных банд, совсем потерявших страх и совесть, чувствуя себя всевластными падишахами в кромешной тьме ночных улиц. Оттого люди быстро зачерствели. Подумаешь, кто-то опять перешел кому-то дорогу или пренебрег заветами Альджара. Даже Он за всеми не уследит, если сам не бережешься.
В конце концов, дошло до того, что самая рациональная и трезвомыслящая часть жителей Белого города стала задаваться резонным вопросом: а был ли вообще Исби-Лин? Или кто-то ловко обвел всех вокруг пальца, поставил Шамсит на уши и отвлек от чего-то очень важного, тихо обстряпав под покровом тьмы свои грязные делишки?
Однако оставались и те, кто был свято убежден, что Исби-Лин просто утолил свою жажду, собрал богатую жатву грешных душ и вернулся в Фара-Азлия к извращенным развлечениям и издевательствам над пойманными жертвами. Но когда-нибудь он вернется. Обязательно вернется, чтобы вселить в сердца людские трепет и ужас.
Чтобы они помнили, что бояться зла и возмездия за причиненное зло должны не только ночью.
Но и днем.
Саид ар Курзан опасливо обернулся. Чувство, что кто-то наблюдает за ним, преследует, не отпускало с того самого момента, как он вышел из экипажа на анрийском Имперском проспекте и торопливо побрел вверх по улице, лавируя между состоятельными господами и прекрасными дамами, к знаменитой гостинице «Империя». Лаардийцы — странный народ, с явным дефицитом воображения — в каждом их достаточно крупном городе, насколько знал Саид, просто обязательно есть, по крайней мере, одна улица с именем «Имперская» и одна гостиница под названием «Империя».
Торговец специями шел, нервно всматриваясь в лица недовольных прохожих, прекращающих улыбаться под его взглядом. Разглядывал людей на тротуаре на противоположенной стороне широкой мощеной дороги, таращился на отдыхающих за приятными разговорами и за чашечкой кофе посетителей летних кафе и бистро, прячущихся под зонтами от жаркого южного солнца. Пристально всматривался в витрины дорогих магазинов, ювелирных лавок и швейных мастерских, как будто преследователь мог прятаться среди хвастливо выставленных манекенов, одетых в роскошные платья и богатые сюртуки, пошитые по последнему слову ландрийской моды. Вздрагивал и напрягался, едва заслышав звонкое цоканье копыт лошади. Облегченно выдыхал, когда мимо проезжала, не задерживаясь, чья-то карета, из окна которой выглядывало надменное личико чьей-то содержанки.
Саиду казалось, что за ним следит каждый, кто оказался на Имперском проспекте в этот час. И вместе с тем умом он понимал, что живут они своей жизнью и не обращают никакого внимания на торопящегося кабирца, не находящего себе места от напряженных нервов.
Ар Курзан коротко обернулся в очередной раз и похолодел. Увидел идущего за ним высокого менншина в дорогом сюртуке и цилиндре. Что-то в нем показалось Саиду особо подозрительным — тяжелая поступь или манера держаться, выдающая в том военного.Кабирца бросило в пот, глаза панически забегали по сторонам в поисках укрытия. Он прибавил шаг и вдруг резко завернул в раскрытую дверь какого-то магазинчика, оказавшегося парфюмерной.
Потерявшее чувствительность от постоянного ядреного запаха специй обоняние не сразу различило обилие и многообразие сладких, терпких и приторных ароматов, наполняющих помещение. Зато опытные глаза сельджаарского торговца сразу распознали в подлетевшем слащавом, торопливо лопочущем с широкой услужливой улыбкой юноше назойливого торгаша, цель которого вытянуть из клиента побольше денег. При иных обстоятельствах Саид воспользовался бы оказией и доставил бы себе немного удовольствия оживленным торгом к собственной выгоде, лаардийцы совершенно не умеют этим заниматься, но не сейчас. Сразу и четко дал понять, что услуги и советы ему не нужны, осторожно выглянул в витрину, наблюдая за целеустремленно вышагивающим по тротуару менншином. Замер в ожидании.
Менншин прошел мимо, даже не взглянув в его сторону, держа высоко и горделиво голову.
Саид вздохнул с облегчением, натянуто улыбнулся недовольному юноше, поклонился, как умеют кланяться только кабирские купцы, чтобы сгладить неловкость, и выскользнул в открытую дверь.
Прошел несколько шагов, пристально глядя в широкую спину подозрительного менншина. И вдруг замер, пугливо шмыгнув в переулок между высокими домами, неприглядную обратную сторону любой, даже самой роскошной и живописной части любого города, которую никогда не запечатлеют художники на своих картинах. Саид прижался к неровной стене и осторожно выглянул из-за угла. По виску скатилась капелька пота.
Менншин остановился возле ступеней то ли милалианского банка, то ли иностранной конторы, внимательно разглядывал вывеску. Подозрительно долго и демонстративно увлеченно. Затем снял цилиндр с облысевшей головы, поправил остатки волос на висках и, положив цилиндр на сгиб локтя, целеустремленно поднялся по ступеням.
Саид втянул голову в переулок, прикрыл глаза и нервно вздохнул, слушая бешеный стук сердца.
И тут он обернул в страхе голову вглубь переулка.
Высокий незнакомец в распахнутом черном мундире кабирского офицера, коротко стриженый, с заметно поредевшими на темени волосами равнодушно, но пристально смотрел на него.
Саид ни на миг не усомнился: он пришел за ним.
Кабирец хотел крикнуть, выскочить из переулка, моля о помощи, но человек быстро вскинул правую руку, сжал напряженные пальцы в кулак, и Саид захрипел от удушья, раздирая себе горло. Человек поднял кулак — Саид против воли привстал на носки туфель, и его потащило вперед.
Он послушно остановился перед незнакомцем, беспомощно дергаясь в невидимых клещах, сдавивших горло. Хотел молить о пощаде, но мог с большим трудом лишь дышать. Незнакомец холодно, пристально смотрел на него нечеловеческими пронзительными серебряными глазами без зрачков, словно изучал, всматривался в душу. И от этого ледяного взгляда, от которого веяло безразличием, равнодушием Фара-Азлия, стыла в жилах кровь.
Незнакомец разжал кулак, Саид почувствовал, как тиски разжали горло. Но одеревеневшие ноги подкосились, кабирец начал опускаться вниз, лишившись опоры. Саид собрался кричать, но незнакомец не позволил ему этого, ловко перехватил за шиворот левой рукой, а правой молниеносно выхватил из-за спины джамбию и всадил под подбородок.
Саид булькнул, обильно сплевывая кровью, забился в агонии, успев напоследок запомнить лицо своего убийцы — загорелое, грубое, с короткой неопрятной бородой и застаревшим шрамом, рассекающим бровь и щеку под правым глазом. Лицо бездушного механизма в человеческой плоти, на котором не дрогнул ни один мускул, а в глазах не промелькнуло ничего человеческого или звериного. В них была лишь бесконечная пустота и полнейшее равнодушие.
Саид ар Курзан шайех-Малик умер в вонючем анрийском переулке средь бела дня, всего лишь в каких-то пятидесяти шагах от знаменитой гостиницы «Империя».
Где-то на проспекте скрипка играла заводную мелодию.
Незнакомец осторожно опустил труп на землю, поддерживая за плечи и опускаясь вместе с ним, уложил на спину. Выдернул кривой кинжал из еще теплого тела. Прикрыл веки запавших глаз. Медленно выпрямился в полном молчании. Настороженно повернул голову на привлекший его внимание звук.
В переулок открылась дверь черного хода, из-за нее показалась пара громко переговаривающихся рабочих или грузчиков, вышедших на заслуженный короткий отдых.
Один вдруг хлопнул другого по плечу, указывая на возвышающегося над телом незнакомца, с острия кинжала которого на землю упала тяжелая капля крови.
Незнакомец отвернулся, перешагнул через убитого, на ходу убирая кинжал в ножны на спине под распахнутым мундиром.
— Эй! — крикнул рабочий, неуверенно отправляясь вдогонку. Его приятель лишь чуть помешкал, но не остался.
Незнакомец не обернулся, быстро шагая на проспект.
Рабочие подбежали к лежащему на земле телу, быстро оценив, что ему уже ничем не поможешь.
— Эй ты!
Убийца невозмутимо свернул за угол.
Рабочие выбежали следом
