не спасла», – сладко подумал мужчина, рассматривая наследника, что со свойственной императорской породе надменностью смотрел на дядю, точно не замечая его.
Отголоски мыслей дяди, его чувства, точно дуновения слабого ветерка, доносились до Китарэ. И хотя он старался лишний раз не использовать свою силу, не прикасаться к тому, что еще не предназначено ему, но с этим было сложнее, если дело касалось кровных родственников. Ис Нурак напоминал Китарэ гнилостную кучу помоев, к которым лишний раз не хотелось прикасаться. Ничего хорошего от этого эвейя он не ждал. Общение с ним выносил с трудом, но и поделать пока ничего не мог. Сейчас он был никем, а стало быть, оставался марионеткой в руках главы кабинета министров. Но самое отвратительное во всем этом было то, что дядя знал о слабостях Китарэ и его ущербности. Конечно, не все. Но то, что порой наследник бывает не в себе, ему было известно, и всякий раз при встрече с дядюшкой Китарэ чувствовал, что балансирует на тонком лезвии клинка, ожидая, когда ис Нурак посчитает его бесполезным и решит смахнуть с игрового поля в бездну.
– Вы пожелали увидеться со мной? Для чего? – поинтересовался Китарэ, стараясь выдавить из себя хотя бы намек на дружелюбие.
– Ну, во-первых, хотел поздравить тебя с тем, что ты наконец-то замкнул свой круг, – растянув губы в улыбке, сказал ис Нурак, с интересом осматривая центральный зал храма Двенадцати, поворачиваясь из стороны в сторону, пока не нашел место, отведенное в круге преемнику Радави.
«Не хотел», – холодно отметил про себя Китарэ, считывая эмоции родственника.
– Хотя, конечно, то, что это Игнэ… – Нурак усмехнулся, точно припоминая нечто забавное. – М-да, малыш вырос, остается только надеяться, что от отца ему досталось лишь фамильное имя и обгоревшее гнездо в Турийских лесах.
Китарэ молча слушал родственника. Пока ему было нечего сказать. Бравировать с пустыми карманами, не имея за душой ни силы, ни власти, было крайне глупо. Все, на чем ему следовало сосредоточиться сейчас, – это на укреплении связей с бывшим Ожерельем отца, чтобы заручиться его поддержкой, когда придет необходимый момент.
– Ну как бы там ни было, не пора ли нам решить и вопрос твоей помолвки, раз без пяти минут ты уже правитель?
– Разумеется, – согласился Китарэ, прекрасно отдавая себе отчет, что ни сегодня, ни завтра, ни в ближайшие месяцев пять он не станет решать этот вопрос, тем более не с этим эвейем. – Мы решим этот вопрос, как только мой статус станет соответствующим статусу невесты. Осталось немного подождать.
– Но должны же быть гарантии и подписанные с двух сторон заверительные письма…
– Я не планирую бежать из страны и свою подпись поставлю, как только мое совершеннолетие будет заверено обретением отражения.
– Хорошо, как скажешь. – Дядя дружелюбно улыбнулся, поднимая руки в шутливом жесте.
Ис Нурак отступил, но Китарэ чувствовал его злость и негодование. Дяде нужен был этот союз Китарэ с его дочерью. Это укрепило бы его позиции в Совете. Сам Китарэ рисовал для себя далеко не радужные перспективы. Как только он возляжет с дочерью главы Совета и станет известно, что его избранница зачала ребенка, срок его жизни укоротится до нескольких недель или дней. Он был в этом уверен. Его дядя слишком полюбил власть и ни за что не захочет отдать ее обратно в руки нового Совета или императора. Если он решит жениться раньше, то ис Нурак сделает все, чтобы после зачатия ребенка стало известно о безумии наследника. Китарэ был уверен в этом. Был ли его дядя причастен к смерти его отца? Возможно. Он не исключал, что Игнэ действовал не один и что-то пошло не так. Так или иначе, следовало решать проблемы здесь и сейчас, прошлое не поможет ему избежать настоящего. Одно оставалось для него загадкой: как может этот эвей ставить под удар целый континент, лишая его замкнутого Ожерелья? Все и так летит в бездну, хотя его отца нет всего лишь чуть больше пятнадцати оборотов. Что будет с империей еще через двадцать оборотов без полноценной связи драконов?
– Что ж, раз у нас есть еще время подождать… – На этот раз улыбка дяди походила больше на оскал. – То стоит подождать, не так ли?
Он вновь попытался дотянуться до плеча Китарэ, чтобы прикоснуться к нему, но наследник вновь ловко уклонился, делая вид, что пропускает дядю вперед. Он прекрасно знал, что сила, дарованная Нураку, была ограничена. Он не мог читать или чувствовать кого бы то ни было не касаясь его. Китарэ знал об этом и всегда старался держаться подальше от своего родственника, особенно после того, как одно такое прикосновение стоило ему главного секрета. Он давно научился ставить блок на собственные мысли, но его родственнику об этом знать было ни к чему.
– Нет-нет, я выйду через задний ход, ни к чему показываться лишний раз на глаза. Что ж, я скоро навещу тебя вновь. – Дядя улыбнулся, направляясь вглубь храма.
Китарэ некоторое время смотрел ему вслед, размышляя о том, что принесет ему их новая встреча и долго ли еще ему удастся балансировать на краю этой бездны. Тяжело вздохнув и дождавшись, пока фигура дяди не исчезнет во тьме храмовых залов, он и сам направился к выходу.
Месяц прошел с тех пор, как его круг замкнулся, но то, что показалось ему сперва благом и долгожданным спокойствием, таковым не оказалось… Их связь замкнулась, но не стала крепче. Необходимо было срочно что-то менять, но как? Как действительно с легким сердцем закрыть глаза на то, кем являлся тот, кто замкнул их связь? Можно обмануть других, даже повторять самому себе бесчисленное множество раз, что необходимо начать с чистого листа, но сердце этим не обманешь. Хотя было и еще кое-что, что вгоняло его в смятение.
Он как раз вышел из дверей храма и очутился в объятиях привычно накрапывающего дождя и серых сумерек, чтобы тут же ошеломленно застыть от представшей перед ним картины.
«Что эта ненормальная делает?!» – пронеслось у него в голове, когда он увидел, как девушка, занимавшая все его мысли с тех самых пор, как потеряла сознание на ритуале объединения, стоит перед статуей Радави, положив ладонь на лоб божеству.
Он не был дураком, хотя, конечно, был, раз не понял, кто перед ним, в первый же день. Но когда ему пришлось ослабить туго застегнутый ворот кимоно… Одним словом, он мог отличить мужскую шею от женской, как мог понять, что нежная кожа на ее щеках никак не могла принадлежать парню, которому было двадцать
