— Он поссать отошел, к болоту, — со страхом обернулся к тому самому болоту неадекватный воин, и надо же было такому случиться, в этот самый момент там что-то булькнуло и к поверхности стоячей воды, затянутой тиной, поднялось несколько больших пузырей воздуха, взорвавшихся уже на поверхности.
Воздух наполнили ароматы гнили и разложения.
— Фу-у-у-у, — вновь влез со своими комментариями Гончаров. — Пахнет как у меня в комнате, после того как отец запретил служанкам там убираться, переложив эту обязанность на меня.
— Шайтан! — Вскричал в страхе татарин поднявший тревогу, забормотав. — Аллахумма, Анта’адуди, ва Анта насыри, би-кя аджюлю, ва би-кя асулю ва би-кя укатылю(О Аллах, Ты — источник силы моей и Ты — мой защитник, о Аллах, благодаря Тебе я передвигаюсь, благодаря Тебе нападаю и благодаря Тебе сражаюсь)!
— Как тебя звать то? Напомни мне, — позволил ему произнести молитву до конца, эмир, прежде чем спросить. — Не бойся.
— Муслим, господин, — заломил он руки, не зная, куда их деть.
— Рассказывай дальше, Муслим. И не ври! — Жёстко приказал Бухара, видя, как кончается терпение у Ильхама и его свояков.
— Да, да, — нервно облизал губы, Муслим. — Кутайба встал рядом с болотом, я отвернулся и тут всплеск в воде! — Вскинул руки к небесам войн. — Видно было плохо, но я уверен, что его утащила нечисть, злой дух. И я не вру! — Прокричал он в лицо тем, кто посмеивался. — Я видел, — убеждённо бормотал он, всё, понижая и понижая голос. — Видел, видел, видел…
Обступившие их мужики из тех, кто поумнее, заволновались и начали переговариваться, перебивая друг друга и что-то доказывая.
Было не важно, что или кто утащил Кутайбу в топь. Он пропал, а люди суеверны.
— ТИХО! — Заорал эмир, наводя тишину. — Берём багры, палки и обыскиваем болото. И не забывайте смотреть по сторонам! Это может быть диверсия наших врагов, — угрюмо предупредил он всех, обведя недобрым взглядом сброд, набранный Ильхамом в дружину. — За дело. Не стойте колом.
Получив внятные указания, дружина приободрилась и споро стала исполнять приказ, смело заходили мужики в мутную жижу, распугивая лягушек и тыкая перед собой двухметровыми ветками, измеряя глубину трясины и пытаясь найти на дне топи брата по оружию, принявшего столь непонятную и от того позорную смерть.
Многим было страшно и они, бывало, взвизгивали, стоило из взбаламученной мути подняться особенно большой лягушке или комку водорослей, похожему в темноте ночной на чудище-юдище.
— Ха! — Смеялись над такими горе — воинами их друзья. — Вы как сайгаки трусливые.
Ближе к утру поиски остановили. Пропавшего так и не нашли. Все были злы и взмылены. Всю ночь на ногах, по пояс в гнилостной воде и без возможности пожрать, так как командиры запретили разводить костёр ночью.
— Сами развлекаются, а нас в болото, — шипел один из ветеранов дружины, отдирая от себя присосавшихся к коже пиявок.
Под писк, словно издевающихся над ними комаров, он мрачно давил их в ладошке, пока они с хлюпаньем не лопались и не выпускали из себя всю его кровь.
Было приятно выместить на ком-то злость.
— Пиявки! — С отвращением давил он одну за другой, с садистским удовольствием наблюдая за их попытками выбраться из его ладошки.
— Тихо, ты! — Шикнули на него товарищи. — Услышат.
— Ну и пусть, — проворчал ветеран, но тон всё-таки сбавил. — Они в палатке со шлюхой развлекаются, а мы в болоте по уши, дерьмо разгребаем.
— Эмир был с нами, — разумно заметил затесавшийся среди старожилов дружины новобранец.
— Да, Бухара, не Ильхам, — кивнули ему. — Тот нас и вовсе презирает, прямо в глаза называя быдлом, и ведь не боится, тварь такая. Удавил бы.
— Да, заткнитесь вы уже! — Устало выдохнул ещё один ветеран отряда. — Вещи лучше соберите. Эмир сказал, что мы отойдём от болота на несколько километров и снова остановимся на отдых, так как этой ночью поспать у нас не получилось.
— Да будет к нему благосклонен Аллах.
— Глаза закрываются, так спать хочется.
— Быстрей бы до места дойти. Размолотим там всё, да молодок потискаем, — размечтались некоторые, предчувствуя долгожданный отдых.
— Сперва я выпущу кишки тем, из-за кого нас заставили отправиться в этот поход. Удавлю всех. Мужчин, страшных женщин, детей! — Пообещал самый ворчливый из ветеранов.
Уставшие и злые, они так и не заметили как на высоком берегу, обрамляющем болото, с места сдвинулись несколько зелёных кочек, при близком рассмотрении оказавшимися обычными людьми, одетыми в маскировочные халаты и закрасившие лица зелёной краской.
* * *
— С такими темпами передвижения, ждать их нам ещё дня три, не меньше, — безрадостно передал я бинокль Михаилу. — Черепахи какие-то, высморкался я, прочищая нос от залетевших туда болотных мошек. — Я ожидал куда большего от Ильхама и его дружины. А на деле. А, — махнул я рукой.
— Лес им не привычен. Им подавай поля, степи, — пожал он плечами.
— Сейчас не пятнадцатый век, — проворчал Дмитро. — Какие к чёрту поля и степи, Михаил? — Растерялся он. — Не слушайте его, Семён Андреевич. Шутит он так.
— Думаю, встреться мы в поле, ситуация бы не изменилась, — весело заметил Василь. — Из них вояки как из говна пуля. Их словно по объявлению набрали.
— Я полагаю, твои слова не далеки от истины, Василь, — усмехнулся я.
— Да?
— Ага. Эта не дружина в полном смысле этого слова. Скорее они обычные телохранители, которых погнали воевать против воли.
— Может, тогда не будем ждать, когда они подойдут на оптимальное расстояние для работы артиллерией? В штыки их возьмём и всё? Чего нам зазря грязь месить? Быстрее справимся, быстрее домой вернёмся.
— Угомонись, вояка, — показал ему кулак Жук. — С кудесниками ты как будешь разбираться, бестолочь?
— Так тот же второй, третий ранг крупный калибр на удивление берёт, — округлил он глаза. — Чай моя пушка не справится? — Похлопал он по пулемёту «Печенег». — Двести пятьдесят выстрелов в минуту, — нежно проворковал он, протерев ствол промасленной тряпочкой. — Любой кудесник ляжет.
— А если там четвёртый ранг сидит? — Задал провокационный вопрос Жук. — Что делать будешь, драчун?
— Убегать, — задумался Василь и, поколебавшись секунду, добавил, — и молиться.
— То-то, дурень.
* * *
Через несколько дней.
— Хорошо сидим, — улыбнулся Гончаров младший, вколов себе последнюю дозу оставшегося у него наркотика из заначки. — Душевно, — улыбался он, любуясь, как перед ним танцуют голенькие феи, одна другой краше, садились они на его голову, целовали и манили, манили…
— Он окончательно спёкся, — заржал Галлям, любопытно наблюдая за опустившимся Чингизидом, стоявшим на коленях перед деревом и облизывающим его, словно это самая красивая дева на свете. — Что он интересно видит? Как думаешь?
— Бабу голую. Не понятно что-ли?
— Так дал бы ему шлюху. Пусть развлечётся бедолага, — спросил брата Галлям.
— Нету её, — развёл руки Абай. — Не слышал что-ли, как она ночью визжала?
— Нет. А что случилось?
— Ильхам захотел сладкого и перестарался, — проворчал он. — Всё как всегда.
— Эх, а я ведь её так и не попробовал, — огорчился Галлям.
— Ничего, — утешил его брат. — Думаю, Ильхам разрешат нам немного поиграться с матерью его дочки, отдав её сперва нам, а потом дружине, — сладострастно причмокнул он. — Видел я её. Персик, а не девка.
— Скорей бы, — уныло заметил Галлям. — Всё чешется уже.
— Чего расселись? — Прервал их идиллию эмир. — Собираемся. Остался последний марш бросок, и мы у цели, — тревожно заозирался Бухара. — Не нравится мне это… Чёрт.
— Что?
Немного подумав, отвечать или нет, он сказал:
— Спину словно взгляд обжигает. Оборачиваюсь, а там никого.
— Это ты рассказов того дурака наслушался, что притопил товарища за карточный долг, а потом вещал всем о злом духе утащившим того в болото, ха-ха-ха, — весело рассмеялся Галлям. — Чего кстати с ним? Всё ещё предрекает нам лютую смерть и неприятности, если мы не свернём с пути?
