Чтобы передать приказ или сообщение от флагманской галеры другим судам, они использовали флажки разного цвета, а в сумерках и ночью — факелы.
Кхешийский флот был настолько велик, что, когда первые суда спустились по реке на пару десятков лиг, плывшие на них воины уже не могли различить в закатной дали башни Ханнура, а от причалов еще продолжали отчаливать новые корабли.
Когда последнее судно покинуло порт, день близился к вечеру. Уставшие жители Ханнура стали расходиться по домам, лениво обсуждая увиденное. В город снова вернулась размеренная жизнь.
Начало смеркаться. По приказу Халега, чтобы избежать столкновения, на корме каждого корабля зажгли фонари. Хотя столкнуться в ясную лунную ночь было довольно сложно, тулиец не хотел рисковать.
Ни владыка Сенахт, ни Халег, ни маги Черного Логова не хотели ждать завтрашнего утра. На военном совете решили: главное сейчас — выиграть время, прийти к Туиту раньше Кулла и занять выгодную позицию.
Когда взошла луна, а поля по обоим берегам сменились лесами, сигнальщик с храмового струга передал сообщение для Халега, а затем за тулийцем прислали легкую лодочку с двумя гребцами, которая быстро доставила его к судну с черными парусами.
Молчаливый жрец проводил его на корму, в каюту Тха-Таурага, обставленную весьма скромно, но со вкусом: пара удобных кресел, стол и скамья, серебряные светильники на стенах и под потолком, вдоль одной из стен — пологая лесенка.
Когда Халег вошел, светильники не были зажжены. Тха-Таураг сидел в полутьме, но, казалось, не замечал этого.
Услышав, что дверь отворилась, маг кивнул вошедшему и тонкой рукой указал на кресло по другую сторону стола. Из полутьмы неслышно выступил раб и зажег один из светильников.
Другой раб поставил перед гостем поднос с двумя чашами и высоким сосудом из белого металла, покрытым тонкой чеканкой, с крышкой и носиком. Переставив чаши на стол, раб наполнил их горячей дымящейся жидкостью из сосуда и исчез.
— Это алай, — сказал Тха-Таураг. — Я не пью вина уже третью сотню лет. Но тебе, если хочешь, принесут доброе вино.
Халег взял в руки чашу и с интересом заглянул в нее: жидкость в слабом свете масляной лампы казалась темно-красной.
— Это особый напиток, рецепт его пришел из глубокой древности, — пояснил маг. — В нем — лепестки розы, которая растет на границе пустыни. Он дает силу и не туманит рассудок.
— Мне нравится, — улыбнулся Халег, сделав глоток. — А вина не нужно. Ты пригласил меня для беседы, и я хочу иметь ясную голову.
Тонкие бесцветные губы Тха-Таурага изогнулись.
— Туит, — произнес маг. — Ты думал о Туите, Халег? О битве?
— Да, господин, — кивнул тулиец. — Я думал о битве. Но планов у меня пока нет.
— Все признают, что ты опытный воин и великий стратег, — сказал Тха-Таураг. — Я тоже верю в твой талант и вовсе не хочу обижать тебя. Но битва, которая произойдет у стен Туита, будет совершенно особой. Ни о чем подобном ты даже не слышал. — Маг замолчал и пристально посмотрел в лицо Халега.
Тулиец катал в ладонях чашу и внимательно слушал его.
— Магия, — проговорил Тха-Таураг скрипучим голосом. — Тебе, Халег, придется учесть ее, когда будешь разрабатывать план… А сейчас давай поднимемся наверх.
Он и Халег одновременно встали. В каюту тут же вошел раб с лампой, чтобы осветить ступени.
Площадку на крыше каюты окружала резная деревянная ограда. Опершись о перила, Халег задумчиво посмотрел на реку.
— Сперва меня беспокоил амулет валузийских магов, — заговорил Тха-Таураг. — Чтобы уравнять чаши весов, я достал чешуйку Великого Сатха. Валуэийцы лишились своего превосходства, но и я мог не все предусмотреть. — Тха-Таураг снял с шеи кожаный мешочек. — Возьми его.
Халег надел талисман на шею.
— Я не расставался с чешуйкой с того мгновения, как мы принесли ее из подземелья, — продолжил маг. — Я хочу узнать, заметишь ли Ты то же, что и я.
— Она стала тяжелее, — сказал Халег уверенно.
— Закрой глаза, — посоветовал ему Тха-Таураг.
Тулиец послушно закрыл глаза и прислушался к своим ощущениям.
— Чешуя тянет меня туда, — сказал он, указав рукой в темноту. — Там Туит?
— Думаю, чешуя Сатха указывает не на Туит, а на Тшепи. На Кулла и Щит Хотата.
— Что это значит? — спросил Халег.
— Великий Сатх мудр, — пояснил Тха-Таураг. — Он знает: Кулл пришел в Кхешию, чтобы убить его детей и осквернить его храмы. Сатх знает, где его враг, и ищет встречи с ним… Слушай меня внимательно, Халег. Ты должен быть готов к тому, что другая сила, превосходящая твою или мою, вмешается и решит исход битвы. Возможно, Великий Змей сойдет под стены Туита…
Тулиец оторопело посмотрел на мага.
Скрипели снасти. Нос судна с тихим плеском разрезал речную гладь. Впереди по правому борту мигал огонек в лодке проводника.
— Луна взошла, — сказал Халег.
Тха-Таураг неторопливо оглядел небо.
— Она похожа на спелый плод, — заметил маг, — и через четыре дня созреет. В назначенный срок в указанном месте пересекутся судьбы многих тысяч смертных. И сбудется предсказание Всевидящей Мут, и мы узнаем то, что не смогли прочесть.
Ночное небо будто полиняло и стало серым, звезды начали таять одна за другой, над Таисом повис туман. Светало. Привалившись к корме, Нутхес следил за едва заметными берегами. Сейчас мир был похож на набросок картины: белый лист пергамента и лишь несколько неуверенных линий на нем.
«Разве это туман? — думал Нутхес. — Так, одно название. Вот осенью, бывает, туман поднимается от Таиса и совершенно затапливает пристань, а потом, как молоко, проливается на улицы. В такие дни городские кварталы рядом с пристанью по утрам похожи на Страну Мертвых. Дома на разных сторонах улицы едва видны, и люди ходят тихо, как призраки…»
Жрец зевнул.
Первый луч солнца, точно алый клинок, прорезал молочную пелену над его головой и пропал в вышине. Лес по обоим берегам просыпался. Птичий гам становился громче. С правого борта затрещали кусты, потом в реку упал камень. Нутхес оглянулся: какой-то крупный зверь спустился к реке и теперь жадно лакал воду…
Странное дело, Нутхес плыл всю ночь, а до этого пережил кошмарный и, кажется, бесконечный день, но, пока не рассвело, сна у него не было ни в одном глазу.
Теперь же он отчаянно зевал, веки слипались, будто намазанные медом, его знобило, как всегда бывает на рассвете после бессонной ночи.
Река между тем снова вильнула, и Нутхес налег на руль. За поворотом тумана почти не было: солнце уже поднялось над деревьями. В лесу орали обезьяны и истошно вопили птицы…
Нутхес почувствовал, что солнечные лучи согревают его, и закрыл глаза…
Он проснулся в одно мгновение, точно кто-то хлопнул его по плечу. Сердце жреца бешено колотилось…
