— Иди, я принесу полотенце, — говорит Джа.
У ванной комнаты он перехватывает девчонку за руку, притягивает к себе.
— Все в порядке? — спрашивает, заправляя ей за ухо короткую прядь.
— Конечно. Сегодня нас чуть не завалило, завтра иду на похороны подруги. А в остальном — да, все круто.
— Прости, — Джа отпускает ее руку. — Иди в душ, только не закрывайся, я полотенце принесу.
Джа шагает в темную комнату, поддевает носком дверь, закрывая ее за собой. Джен заходит следом, включает свет, удивляясь как пророк может что-то найти, шаря на ощупь в шкафу среди чистых полотенец.
— У меня есть совсем новые, — предлагает Джен. — Покупал сто лет назад. Принести?
— Не надо, спасибо, — Джа выныривает из шкафа, вытягивает огромное махровое полотенце с самого низа полки. Прикладывает к щеке, проверяя, достаточно ли оно мягкое. — Это подойдет. Знаешь, — говорит он, захлопнув шкаф. — Если б существовало волшебное покрывало, спасающее одинаково хорошо и от пуль, и от боли, я рванул бы за ним на край света, лишь бы завернуть в него свою девочку по самую макушку, пообещать ей «все будет хорошо» и непременно выполнить обещание. Но не могу. Я ничего ей пообещать не могу. Ни семьи, ни достатка, я даже не уверен, что доживу до ее дня рождения, чтобы подарить какую-нибудь красивую безделушку.
— А может, ей это не надо? — осторожно предполагает Джен. — Ты бы спросил.
— Я спрашивал. И мне ответ не понравился.
Усталость будто вынула скелет из тела, оставив Джену лишь обмякшую гору мышц в кожаной оболочке. Но сон все равно не идет. Размазанный по постели, инквизитор глядит в потолок, прислушиваясь к звукам дома, которые днем совсем не замечаешь, а ночью слышишь отчетливо, вроде тонкой трескотни таймера или шума оставленных включенными колонок. Джен всматривается в темноту, глаза уже привыкли и можно различить любую мелочь в знакомой комнате — все, кроме въедливой занозы, скользкого ощущения чьего-то взгляда. Джен заставил себя встать и подойти к окну, оглядеть прилегающую к дому улицу — ни одной чужой машины, все на своих местах. Как и в комнате.
Паранойя, — уверяет себя Джен. И обходит спальню по периметру, прикидывая, где можно разместить камеры. Впустую.
Вернувшись в постель, он приказывает себе уснуть. Считает овец, вспоминает мирные дни, из самых дальних стеллажей памяти выдергивает воспоминания о беззаботном детстве, вроде поездки с родителями в Крым — единственной в его жизни вылазке на море. Джен успокаивает разум, надеясь, потушить его как лампочку, вывернутую из плафона. Все без толку. В конец измученный, он берет с тумбочки смартфон и скачивает одно за другим приложения соцсетей.
Виртуальная жизнь Джена сдулась вместе форумами, откуда он вынес свое имя, короткое как клеймо. В те годы мода на американские односложные клички достигла апогея, Жени-Миши-Ани превратились в Джонов-Майклов-Энн, и Джен, парень с несокращаемым именем, вбивая ник в форму регистрации, оставил первый слог от «General». Тогда еще у него были амбиции.
В этот раз Джен поступает еще проще.
Под новой учетной записью с именем ИщуРиту Джен шерстит основные площадки, вспоминая, какие аватары он видел днем на аккаунтах Маргариты Гномовой. Не самое популярное имя, как оказалось. Он оставляет сообщения каждой, с кодовой фразой «Ты просила найти тебя в сети». Мало ли, ребята могли ошибиться, написать не по адресу, потому и не получили ответа. А если ошибся он, примут за неловкую попытку познакомиться.
Ему везет с третьего раза — после Вконтакте и Фейсбука, в Инстаграмме приходит первый ответ: «Оставь номер, я перезвоню завтра, сейчас не могу говорить». Глядя на пестрый аватар — веселую девочку, вооруженную топором — персонаж популярной онлайн-игрушки, Джен колеблется. Номеров у него несколько: один для клиентов, второй, который долгое время был секретным номером для Джа, теперь стоит называть «для тех, кто в теме». Еще одна сим-карта живет в старом кнопочном телефоне на случай, если требуется вызвать скорую к месту нападения и не засветиться. И ни один из номеров нежелательно светить вслепую. Он выбирает номер «для тех, кто в теме», потому что его проще всего сменить.
В комнате душно. Завтра нужно встать пораньше, Джен уговаривает себя уснуть, но в конце концов выбирается из постели и идет к окну. Распахивает настежь обе створки, позволяет легкому теплому ветру облизать себя с головы до ног. В прикроватной тумбочке спрятана «позорная заначка» — ополовиненная пачка крепких вишневых сигарет и зажигалка. Курить Джен бросил давно, но последняя пачка все еще припрятана на «странный день». Называть сложные времена «черными днями» при их подвигах просто смешно, поэтому Джа выдумал «странные дни» — время, когда приходится не только действовать, но и думать, как действовать.
Забравшись на подоконник и свесив ноги на улицу, Джен подкуривает сигарету. Дым едкий, недружелюбный сразу встал пробкой посреди горла ни вдохнуть, ни выдохнуть. Джен с силой втягивает в себя воздух, задерживает дыхание и тонкой струйкой выпускает дым обратно в атмосферу. Легкий туман заволакивает голову, сделав ее одновременно настолько тяжелой, чтобы пришлось привалиться к оконной раме, и настолько легкой, чтобы разрушить тесный обруч гнетущих мыслей.
Тихий, крадущийся стук заставляет Джена обернуться, дотянуться до выключателя, чтобы зажечь тусклое бра над кроватью. Дверь приоткрылась, Джа заглядывает одним глазом и, убедившись, что Джен не спит, бесшумно просачивается в комнату, плотно закрыв за собой дверь.
— Думал — показалось, оказалось… ну ты понял, — Джа усаживается рядом, бесцеремонно забрав сигарету из пальцев Джена, делает затяжку. Выдыхает в небо, закрыв глаза. — Пиздец, как мне страшно, Джен, — произносит, возвращая сигарету другу.
— С чего бы это?
— Мне когда все началось так страшно не было. А сейчас…
— Если ты боишься, значит, идешь в правильном направлении, — философски замечает Джен, глядя в темноту неба, куда не дотягивается свет уличных фонарей. — Вот подумай, что страшного может случиться?
— Нас убьют.
— Ты боишься умереть?
— Не… — Джа спотыкается на полуслове. — Нет, сам не боюсь. Боюсь увидеть, как умираешь ты, Олька, Макс с Птенчиком.
— Мы можем этому помешать? — спрашивает Джен, и уже понятно, что вопросы задаются не только пророку. Джен ставит их перед собой и ищет, ищет ответы, но все еще бегает по ленте Мебиуса.
— Если найдем мудаков, которые это все творят, конечно.
— И что мы сделаем с ними, когда найдем?
— … Я не знаю.
— Вот и я не знаю, — инквизитор щелчком выбрасывает в ночь истлевшую до фильтра сигарету. — Не понимаю, кто способен все это устроить. Если тот шарик — приемник, то как они их внедряют? Невозможно же незаметно засунуть что-то человеку в ухо! Я бы точно заметил. Но нет. И эта дрянь все еще внутри, кстати. Как паразит.
— По крайнем мере, теперь мы знаем, что это не помешательство, а вторжение. Уже что-то.
— Этого мало, Джа. Они про нас знают все. Даже как мы их пеленгуем уже поняли. У меня такое чувство, будто нас схватили за яйца.
— Ага, и тянут, проверяют, насколько высокие ноты можем взять. Знаешь, от твоих речей мне как-то не полегчало, стало еще страшней.
— А ты не бойся. Ты злись. Это закон выживания.
Держась руками за край подоконника, Джа наклоняется вниз, экстремально, будто собирается нырнуть вперед с высоты второго этажа и сломать себе шею. Джен смотрит вверх, стараясь разглядеть в черном городском небе хоть одну маленькую тусклую звездочку.
— Блять, сингулярность какая-то! — восклицает Джа, выпрямляясь.
Выстрел гремит так неожиданно и неуместно в спящем районе, что Джен не сразу понимает, что произошло. На рефлексах он сгребает пророка, перекатывается через подоконник, и они оба кубарем летят на пол. Приземляются под второй выстрел, и в этот раз Джен отчетливо слышит, как пуля входит дверцу шкафа, стоящего напротив окна.
— Ты как? — отстранившись, Джен глядит на пророка. Тот явно цел, только глаза как фары «Триумф Рокет» — во все лицо. И челка дыбом.
