Я вытянул руки, наслаждаясь теплом. И как-то незаметно для себя уснул.
Красочный сон, как ему и полагается, начался на полуслове, как вырванная середины из книги страница, но при этом ты не удивляешься ни месту, ни окружающим тебя вещам.
Мы стоим на дороге. Фургон. Лошади. И ко мне медленной, вызывающе эротичной походкой приближается обнажённая Рина. Девушка томно глядит мне в глаза, а оказавшись рядом, принимается неспешно и дразняще расстёгивать пуговицы на моей рубашке.
— Вань-Вань, — произносит она бархатным голосом, — почини меня.
Даже сквозь сон я удивляюсь. Но руки сами собой достают откуда-то скальпель, паяльник и изоленту. Рина наклоняет голову, мои руки ложатся ей на волосы, и начинают срезать скальп. По пальцам бежит чёрная, как отработанное моторное масло, жидкость. Под скальпом оказывается не мозг, а плотно утрамбованные радиолампы и многочисленные спутанные провода. Посередине воткнут точно такой же квадратик, как тот, что вырезал из робота Никита. Жёсткий диск. И даже пописан он карандашом красивым эльфийским письмом: «Рина».
— В этих женщинах хрен разберёшься, — бурчу я и трогаю проводки. — Вроде, всё целое.
Кладу скальп на место.
Рина поднимет на меня глаза, придвигается ближе и жарко шепчет:
— А хочешь, мы будем втроём?
Я не успеваю спросить, как меня отрывают от земли сильные руки. По логике вещей, я не могу толком ничего видеть, но это же сон. Потому словно со стороны вижу большого голема, который прижимает меня к себе. Голем оказывается женщиной. У него большие железные сиськи с болтами вместо соков, а между ног большим сверлом проделана дырка, из которой бежит по коротким кривым ногам густое моторное масло.
— Сестрёнка, он мой, — шепчет женским басом голем.
Он очень холодный, аж всё нутро сводит, словно на льду валяюсь, и прижимает меня ещё сильнее. Если бы это было на самом деле, у меня бы уже треснули рёбра и сломались руки. Но это сон, и я просыпаюсь.
— Бред, — сразу же сорвалось с моих губ. — Приснится же хрень.
Я поёжился от утреннего холода и оглянулся на фургон, под которым спали девушки. Уже светало, и было видно, что они закутались в одеяло с головой.
Но смех смехом, а прибор, который ангел назвал подавителем, ни мне, ни гномам больно не сделал. А вот голему и эльфийкам — да.
— Не-е-е. Точно, бред, — повторил я, ещё раз тряхнув головой, и принялся собирать хворост, чтоб вскипятить воду.
Утро выдалось холодное. Осень начла потихоньку намекать, что скоро её смена. Скоро хмурая полногрудая женщина в золотом дождевике будет принимать по описи наши земли. Станет проверять дожди на исправность. Пробовать жёлтую краску для листьев и травы. Трясти спелые фрукты и торопить людей с уборкой урожая.
Осенью гномы, словно муравьи, закупоривают свои жилища и убирают торговые палатки с открытых мест. Усиливают сбор сена для кроликов.
Осенью эльфы запасаются углём и дровами для теплиц. Многие из них во время холодов подаются в паломничество к Великому Древу.
Что делают другие народы, не знаю. Они слишком загадочны.
Я вздохнул и подвесил котелок с водой над огнём.
Зашуршало. Это эльфийки стали выползать из-под фургона, словно сонные лисички, вылезающие из норы. Они та же зевали и потягивались.
Я старался не смотреть на них, но всё равно невольно бросал взгляд. Младшая, прячась за повозкой, так что только ноги виднелись, быстро оделась. Старшая же просто завернулась в простыню, как гусеница в кокон, обулась и неспешно пошла к кустам.
— Лампочка ты моя ясная, ты бы не ходила в мокром. Не лето на дворе, — произнёс я и поглядел на небо. Вроде бы ясное, но верхушки деревьев стали раскачиваться и шуметь от ветра. Дождь бы не пошёл, а то осень — баба капризная, что хочу, то и ворочу.
— Влага свежему листу только во благо, — отозвалась эльфийка какой-то поговоркой и отмахнулась от меня.
— Но ты же не кочан капусты и не помидорка, чтоб тебя поливать, — с натяжкой произнёс я. Ещё не хватало очень юного и очень зелёного ушастика простудить. Тогда точно устроит истерику по пропущенному первому поцелую.
Эльфийка снова отмахнулась, разгуливая в сыром платье. Она села рядом с костром и принялась черпать уху ложкой прямо из котла. Дичает. Так скоро и появится порода «дикие эльфы».
Вскоре и Рина вышла из зарослей и села рядом. Послышалось голодное урчание, и эльфийка, вся такая в простыне, как из бани, сглотнула слюну.
— Сейчас бы обычной сдобной булочки, — протянула она. — С обычной сгущёнкой.
Я хмыкнул и решил выпендриться. Благо, настроение соответствующее. Эти две барышни уснуть не дали своими голыми обнимашками. А вот дали бы кой-чего — уснул бы как младенец. Но нет же, мы же гордые дети Великого Древа.
— Просто сдобная булочка? Просто сгуха? А тебе слабо самой испечь и сварить?
— В чём подвох? — с растерянностью на лице спросила Рина. Она поплотнее прижала к себе края, опасаясь сквозняка. К ней быстро подползла Грелка, которую девушка подняла и посадила на колени.
— В том, что ты не сделаешь. Кишка тонка. Для сдобы нужны дрожжи. А для сгухи — руки прямые.
— Я не дура на поводке, я даже не буду этим заниматься, — вздёрнув носик, ответила Рина.
— То есть, ты хочешь долг по полной программе? — расплывшись от уха до уха, съязвил я.
Девушка смерила меня взглядом с ног до головы и что пробурчала на эльфийском. Что-то очень ядовитое. Даже без перевода слова показались концентратом кислоты.
Она отвернулась и демонстративно начала колдовать.
Я сел, налил себе похлёбки и стал наблюдать. Девушка водила руками, что-то чертила и писала в воздухе пальцами, доставала блокнот и проводил долгие вычисления в столбик. А перед ней возникали разноцветные светящиеся геометрические фигуры и символы.
И тут как раз в разговор вклинилась Киса:
— А ты знаешь, что сестра не просто волшебница. Она мастер ветви жизни третьих высот. Сейчас вспомню слово на вашем. Чудное такое. Она маг-генетик. Она самые лучшие дрожжи сделает. И твою сгуху в пробирке вырастит. И тесто изо мха создаст.
Рина что-то поцедила на своём, явно осаждая сестру. Но та уже вошла в раж.
— И рыбу твою сразу вяленной сделает.
— Замолчи, — прошипела старшая, как рассерженная кошка, но младшая не слушала.
Я встал и подошёл к эльфийкам:
— Спорим, не сделает.
— А спорим, сделает! — уже орала на всю поляну Киса.
— Замолчи, — повторила, сверкая глазами, Рина.
Я упёр руки в боки.
— Давай так, если она сделает сдобные булочки со сгущёнкой с вашей хвалёной эльфийской генетикой, я спишу долг. Ограничусь поцелуем в щёчку. А ты… — я замолчал, подбирая соразмерное желание. С сексом точно облом будет, так что я ничего не теряю, зато будет забавно посмотреть на их потуги. — А ты мне навсегда отдашь свой бластер и тоже поцелуешь в щёчку.
— Ну и поцелую! — вспылила Киса.
— На глазах у своей бабушки.
Киса запнулась, покраснела и вылупилась на меня, словно применил запрещённый приём. И лишь через десяток секунд, которые она провела, молча разевая рот, как рыба на воздухе, выпалила:
— А вот и поцелую!
Я зловеще потёр руки, предвкушая зрелище, а потом посмотрел в небо. То стремительно чернело. Где-то недалеко прогремел гром. Значит, надо натягивать тент для коней и освобождать место в фургоне для нас. Надо как-то сушить одежду.
Глава 21. Тоска и склоки
Еле успел дотащить последнюю охапку веток и натянуть тент для скотины, как пошёл дождь. Нет, не ливень, какие бывают летом, а тот противный моросящий дождичек, мерзко падающий за шиворот, подло нападающий вместе с грязью на ботинки, проникающий под тент вместе с промозглым сквозняком.
Серое небо превратилось в сплошную мрачную пелену. А при взгляде на него в окружении высоких деревьев, создавалось ощущение, что находишься в комнате на цокольном этаже, и свет проникает лишь через узкие окошки, что у самого плохо побеленного потолка.
