— Как твое имя, дева?
— Мое имя? — девица улыбнулась. — Какая разница, как тебя зовут, если звать некому?
Никто не заметил, что прозрачные глаза Сахемоти вдруг сузились, как у кота. Взяв ныряльщицу за волосы на затылке, он приподнял ее лицо, стараясь поймать взгляд. Девушка не сопротивлялась. Ее полудетское личико хранило выражение полного равнодушия, только уголки губ приподнялись в вежливой улыбке. «Вылитая маска Безупречной Красавицы, — невольно подумалось Сахемоти. — Полуулыбка, которая отражает все, что угодно, и в то же время ничего — понимай, как хочешь».
— Что же с тобой случилось, девушка без имени?
— Мою лодку унесло от берега течением, которого прежде не было, — ныряльщица наморщила лоб, припоминая. — Отлив не дал вернуться. Потом большая волна перевернула лодку…
— Неужели ты сама доплыла до берега? — с любопытством спросил старшина.
— Меня принесла морская собака. Я испугалась, но она тащила меня и топила, пока не бросила у отмели. Дальше мне помог прилив, — ныряльщица обвела взглядом мужчин и добавила глухим голосом: — В море нынче неладно. Не завидую тем, кто выйдет вечером на лов.
— Почему неладно? — спросил Анук.
Девушка косо посмотрела на него.
— Морская хозяйка гневается. Неужели не боитесь?
— Что еще за хозяйка? — Анук повернулся к Сахемоти, насмешливо подмигнул. — О царе-драконе мы все слышали, а про хозяйку ничего не знаем!
— Верно, — раздались голоса плотников. — Царя-дракона знаем, морских бесов встречали, а про хозяйку не слыхали. Что-то ты снова бредишь, девка!
— Услышите еще, — пообещала девица и снова по самые брови завернулась в одеяло. — Вот взойдет луна…
Сахемоти беспечно дремал в шалаше, пока берег не расчертили бледные полосы лунного света. Тогда он проснулся, накинул плащ и выбрался наружу. В темноте сосновой рощи пахло дымом и свежими сосновыми стружками. У дотлевающего костра, ссутулившись, дремал Кагеру. Рядом чернели угловатые очертания незаконченных подмостков. Проходя мимо них, Сахемоти мельком заглянул под помост, где устроилась на ночь спасенная ныряльщица. Закуток под сценой пустовал. Сахемоти не очень удивился. Плотники, которые перед самым закатом ушли в деревню, настойчиво звали ее с собой, пугая морскими демонами, но девица отказалась. Без объяснений…
Море слабо светилось, с шипением накатываясь на берег, небо было полно звезд. Бывший бог спустился на пляж и медленно пошел вдоль моря по песку.
— Эй, безымянный, я здесь, — раздался вскоре голос у него за спиной.
Девушка из моря устроилась на верхушке той самой дюны, где Сахемоти незадолго до того ловил воспоминания.
— Иди сюда, не бойся.
Голос у нее был хрипловатый, словно она простудилась в море или надорвала горло криками о помощи.
— Разве ты меня не видишь в темноте? — насмешливо поинтересовалась она. — Почему шаришь, словно слепой? Где ты потерял глаза, безымянный?
Сахемоти, не отвечая, взобрался на дюну и уселся рядом с ныряльщицей. В лунном свете ее лицо казалось белой рисовой маской, а глаза — двумя черными прорезями в ней. Она сидела, поджав ноги, и жевала травинку. От ныряльщицы пахло гниющими водорослями и веяло холодом, как от камня.
— Не ожидал меня встретить? — игриво спросила она. — Ты не представляешь, как мне захотелось увидеть тебя снова.
— Что ж, я польщен, — сказал Сахемоти, с трудом удержавшись, чтобы не спросить: «а разве мы раньше виделись?»
— Будешь еще больше польщен, когда узнаешь, каких трудов мне стоило разыскать этот холм. Едва вспомнила, где было твое главное святилище. Не люблю север, хотя тут меня боятся еще больше, чем на юге, — если это возможно, — хихикнув, уточнила она. — Боятся самого страха, я полагаю, ибо я здесь бываю нечасто. Выдумывают небылицы и сами себя запугивают. Ты ведь, конечно, узнал меня?
— Конечно, — соврал Сахемоти.
— Долгий путь в темном, чужом море, — голос девицы стал фальшиво-жалобным. — Так далеко от родных мест. Холодные волны, незнакомые течения. Еле-еле удалось добраться до берега в этом теле. Не помоги мне морские собаки, точно унесло бы обратно. До чего же неудобное обличье! Недолговечное, ненадежное, уязвимое, гораздо менее красивое, чем тело акулы или мурены… или вани…
«Да кто же она такая?» Никогда еще Сахемоти не было так досадно за свою утраченную память. Он вызвал в уме образ хищницы-спрута из видений. Ее посланница? Она сама? Он знал ее раньше, это определенно. Возможно, даже близко знал. Только она об этом помнит, а он нет.
«Но она тоже ни разу не назвала меня по имени».
— До меня доходили слухи, что тебя поймал какой-то чародей с севера. Ты сейчас в его теле?
— Нет, — усмехнулся Сахемоти. — Это мое собственное тело. Когда-то мы все имели человеческий облик и считали его наилучшим для общения с людьми. Ты не забыла?
— Люди создают себе кумиров по собственному подобию, — отмахнулась девушка. — А не наоборот. Построй ты хоть десяток храмов самому себе, почитать тебя от этого не станут.
— Мы не храм здесь строим.
— А что? Раньше был храм, каменный, пятиярусный, теперь — деревянный одноэтажный сарайчик — подстать твоему новому телу…
Сахемоти не ответил. Он подумал, что эта манера разговора, когда за каждым словом прячется колючка, ему тоже знакома. Похоже, перед ним одна из бывших киримских богинь. Но кому из безымянных хватило бы наглости заявить права на его море?
— Эй, не дуйся на меня, — ныряльщица подвинулась ближе, просунула под локоть Сахемоти ледяную руку. — Зачем нам ссориться? Сам подумай, разве нам есть что делить? Ты теперь носишь это замечательное сухопутное тело, которое в море через два дня превратится в несвежий рыбий корм. Если хочешь поселиться на своей любимое горе — давай, разве я против? Можешь даже восстановить свое бывшее святилище. Хотя мне кажется, что это не очень хорошая идея. Самому себе воздвигнуть святилище — это глупо и бесполезно, и даже как-то смешно. Тебя всё равно никто не помнит. И не вспомнит, как бы ты ни старался. Даже если будешь на каждом углу кричать: «Я морской владыка! Я царь-дракон!», тебя в лучшем случае отведут к ближайшему жрецу Семизвездного, чтобы он изгнал из тебя беса, — ныряльщица захихикала. — Хотелось бы мне посмотреть на это зрелище!
Сахемоти поддержал ее смех.
— Нет, я не строю себе новое святилище, — повторил он. — Это всего лишь театральные подмостки. Здешняя княгиня пожелала поставить в этой роще пьесу о рыбаке и морском царе…
— С твоей подачи, не сомневаюсь, — добавила морская девица. — Царь-дракон играет самого себя! Какая прелесть!
