— Вот я попал, — улыбнулся он. От прежней горечи не осталось и следа. — Я ведь не умею играть ни на одном музыкальном инструменте.
— Я только что сказал: легко не будет, — кивнул Кощей. — Ты умеешь учиться. Значит, и это осилишь. На Ютубе пока никого не забанили, в конце концов.
Дверь в гостиную распахнулась. На пороге стоял Акихико Изаму. Внешне он очень мало отличался от вечно растрепанного Кавагути: тоже вытянулся и набрал вес. Но если в крысюке масса была мышечной, то Изаму своим видом напоминал, почему хакама делаются безразмерными.
— Вы не поверите!!! — он задыхался от быстрого бега.
— И тебе здравствуй, Изаму-кун, — недзуми аккуратно закрывал футляр с дудочкой.
— Смотрите, что я нашел!!!
В руке он сжимал какую-то тоненькую книгу. Я прищурился.
— Ну, это не самая крутая литература в мире, давай начистоту, — протянул Кощей.
На истрепанной пожелтевшей обложке, расползшейся от времени, виднелись синие буквы. Они собирались в название «Классические русские матерные бранные формулы».
— Смотрите!!!
Он принял патетическую позу и выдал:
— Распро#@%нец х^$#в, зело разъ@#$ный до требухи п@#$додыры вселенской х@$#глот, яко вздрочённый фараонов уд, промудох@#$бл$%$%ская п2#$опро@#$ина, архиереева залупа, оной плешь, Иерихонская п@%#^ищи елдачина, блудо@#$ливый афедрон, @#$аный Приаповой дубиной стоеросовой, Вавилонския бл%@%ищи выб@%док, мудило вельми отх!$%ренный, п@#%%о@%@%#тельной п%@%ины п^#$^дорванец особливо ох@%@#елый, кляп вздыбленный #@#$ливище п[email protected]%#@оторчащего х#@$щи аллилуя!!!
На ковер упала наковальня. Мы молча смотрели на нее. Сказать было нечего.
Глава 22
— Изаму-кун, — наконец раскрыл рот отец. — Ты в библиотеке ведь живешь?
— Как-то так получилось, — подтвердил Изаму.
— Нам туда заходить, или лучше не надо?
— Конечно, надо!!! — моментально воодушевился инугами. — Как же я еще покажу вау-эффекты от этой чудо-книжки?!
Мы поплелись в библиотеку.
Она выглядела так, будто в ней прошло нечто среднее между ковровым бомбометанием и итальянским семейным скандалом. Паркетный пол был пробит во многих местах, из пробоин торчали невесть откуда взявшиеся чугунные чушки. Наковальни всех размеров украшали доступное пространство. Я зачем-то поднял самую маленькую из них. Она уместилась в ладонь, и еще осталось место. Между стеллажами были навалены автомобильные покрышки. Перед до боли знакомым кожаным диванчиком лежал…
— Ну, это я Большой Петровский загиб попробовал из интереса, произнесу я это с первого раза или нет, — смущенно улыбнулся Изаму. Черный лакированный концертный рояль был разбит вдребезги. Разорванные струны торчали из-под того, что раньше было крышкой. Молоточки топорщились как дикобразьи иголки. Кавагути аккуратно потрогал белую клавишу. Рояль предсказуемо безмолвствовал.
— Так, — заинтересовался отец, которого происходящее вообще, кажется, мало смущало. — А ну-ка еще раз покажи. Выбери что-нибудь безобидное и короткое.
— Мать твою ети раз по девяти бабку в спину деда в плешь, а тебе, бл:«;№ину сыну, сунуть жеребячий в спину и потихоньку вынимать, чтоб мог ты понимать, как?;%ут твою мать… — процитировал Изаму по памяти. В гору с покрышками хлопнулось еще около пяти штук.
— Отлично, — Кощей Кощеевич потирал руки. — Во-первых, давайте присядем, и ты мне расскажешь, как это всё случилось. Во-вторых, прибраться бы…
Он, положив одну руку в карман джинсов, вторую впечатал в остаток пола. Призрачные гастарбайтеры, получив указания, начали как муравьи таскать из библиотеки лишнее.
— Так вот. Сначала я нашел словарь русского мата, — с готовностью начал вещать инугами. — В двенадцати томах. С ударениями. Потом я на той же полке решил посмотреть, нет ли чего-то менее… словарного, и обнаружил несколько сборников с загибами. Мне показалось, что если я уже знаю ударения, то должно интересно звучать. Начал с малых загибов, а дальше как в тумане.
— Изаму, а ты никогда раньше не пробовал ругаться вслух? — поинтересовался недзуми.
— Пробовал, конечно, — возмутился инугами. — Я что, стал бы вас дергать, если бы это было обычным эффектом ругани в моем исполнении?
— Пап, а что вообще происходит?
— Это мы сейчас услышим от Изаму-куна, — отец наблюдал, как помещение снова начинает походить на библиотеку, а не на испытательный полигон. — Он нам наверняка всё расскажет.
— У меня есть гипотеза, но я не знаю, насколько она верна, — начал матерщинник. — Вы же наверняка знаете, что такое инугами в историческом смысле? Замученная до смерти собака, у которой есть две функции. Охранять и проклинать.
Меня передернуло. Я вспомнил прочитанную еще в Сайтаме статью о том, как люди получали в распоряжение инугами. Читать было тошно, думать об этом — и того хуже.
— Когда люди перестали выращивать себе ками-собак, мы начали просто размножаться обычным доступным для йокаев способом, — продолжал Изаму. — Соответственно, функция «проклинать» стала со временем второстепенной. Например, моя семья владеет охранным агентством, и их услуги достаточно популярны. Однако природная склонность к проклятию никуда не делась…
От меня не укрылось, что он не сказал «наши услуги». Как бы его ни выращивали, он был и оставался приемышем. Частью семьи он себя не ощущал и, наверное, ощущать не начнет никогда.
— Так вот, я об этой природной склонности всегда знал. Когда был помельче, даже попробовал несколько раз. Мне это не давалось. Вот бывают ниндзя, они всем хороши, но скрытность никак не получается. Бывают пауэрлифтеры, у них великолепный плечевой пояс, а ноги качают годами, и никак. А я инугами, которому никак не получалось проклясть. Я смирился.
Он помолчал секунду. Я обратил внимание, что на столе лежат два современных словаря: «Двадцать тысяч выражений со словом х*й» и его младший брат, «Восемь тысяч выражений со словом 3,14зда». Откуда они вообще взялись в библиотеке?..
— А здесь я вчитался в русские книги, и меня озарило. Здешние ругательства намного глубже тех матов за триста, которые есть в японском языке. У нас ругань сдержанная. Здесь же в нее можно нырять и ею можно обмазаться. И ощущается совершенно по-другому.
— А давай еще кое-что попробуем, — я наморщил лоб, напрягая память. — Повторяй за мной. Nom de dieu de putain de bordel de merde de saloperie de connard d’enculé de ta mère!
Изаму повторил. Ничего не произошло.
— Мне кажется, — подытожил Кощей, — здесь играет и то, что ты теперь понимаешь русский язык, и твоя скрытая любовь к цветистым выражениям. Просто набор обсценной лексики не работает, поскольку ты в него не вовлечен ни морально, ни физически.
— Может, и так, — Изаму смотрел, как призрачные руки потихоньку растаскивают останки рояля. — В любом случае, теперь я знаю, что это не я неправильный, а инструмент был неподходящий.
— Ты можешь забрать эту книгу с собой, — с невинным видом сказал отец.
Инугами расцвел.
Мы собирали вещи. Мимо по коридору сновали гастарбайтеры, нагруженные покрышками. Уэно прыгала на чемодане.
— И ведь читала этот тревел-блог, — чемодан вздыхал при каждом прыжке. — И ведь эта баба логично и правильно вещает. Возьмите с собой в путешествие старые вещи, говорит она. Доносите — выбрасывайте, говорит она. Место в чемодане освободится, говорит она. Да я ж даже не купила ничего! Какого хрена положить некуда, надеть нечего?!
— Милая, ты разве учебники и тетради тоже в чемодан укладывала? — резонно возразил я. — Мы их отдельно отсылали. Вот и не помещается.
— Ко-тян, я устала! — закапризничала лисичка.
— Иди сюда, — я сел на диван и распахнул объятия. — Поглажу, сразу полегчает.
Она свернулась клубочком, положив половину тела мне на колени.
— Для поглажки нужна шерсть, — напомнил я.
— Ой да ну, — потянулась она.
— Давай-давай, кицунэ ты или где, — я продолжал настаивать.
Со вздохом она обернулась и накрылась хвостами. Я начал чесать ее.
