целый ряд домов. Почему они это делают, а не разрушают дальше Стену?
– Потому что не тафеты на Стене их беспокоят. Это мы, здесь наверху. Не понимаете, Фентон? Они расчищают путь, чтобы их залпы могли дойти до этого храма, и тогда они взорвут его у нас под ногами. Умные, эти сураниты.
– Значит, мы погибли. Боже! Разрушен еще один ряд домов!
– Да, Фентон, они нас побили, но мы им показали. Если вы хотите выбраться, сейчас самое подходящее время. Уходите!
– А как же судьба Верхнего Мира, мистер Ламберт? То, что они собираются с ним сделать? Как те мертвецы у Стены Врат, которых они готовы послать против нас, а все остальные пойдут за ними?
– Не думайте об этом, Фентон. Не думайте, что будет с человечеством, когда взрывной проектор разобьет храм у нас под ногами. Сражайтесь. Продолжайте сражаться. Мы старались изо всех сил, и человечество обречено.
Он казался почти счастливым. Размахивал своим большим белым мечом вдоль и поперек, превращая солдат суранитов в желтую жидкость. Я смотрел, как страшное голубое пламя взрывного проекта все ближе подбирается к нам; а у него было как будто лучшее время в жизни.
Потом он начал петь.
Сыновья пророка храбры и отважны!
[Здесь и ниже цитируются строки из популярной песни «Абдула Абульбуль Амир», написанной в 1877 году Перси Френчем под влиянием событий русской-турецкой войны. – Прим. пер.]
Его низкий баритон перекрывал крики пришедших в ужас тафетов и грохот врываемых камней.
И совершенно непривычны к страху.
Он пел, сражаясь, уничтожал десятки беспомощным суранитов своим сверкающим мечом смерти.
Но самым храбрым и смелым был…
Новый оглушительный залп проектора, новый ряд домов превратился в развалины.
– О, один из них прорвался, Фентон! Он убежал туда, где я не могу его достать. Он стреляет из корета по Стене, и я ничего не могу с ним сделать.
Я повернулся, дрожа от ужаса увиденного. Увидел молодого парня в зеленом мундире, может, лет восемнадцати, бегущего к Стене. Из его протянутой руки вырывается красный луч. И тут со Стены сорвались со стены белые фигуры, и три тафета полетели над равниной быстро, как вспугнутые куропатки. Один из них вспыхнул и упал, потом второй.
Но третий опустился на солдата, вырвал у него из рук корет и снова поднялся в воздух, неся с собой парня.
* * *
Он поднялся на сто футов, на двести и бросил кричащего юношу. Я видел, как лихорадочно дергались руки и ноги в зеленом. Видел, как молодой человек ударился о камень, и услышал звук, словно там разбилась тыква.
За мной раздался грохот! Взрывной проектор снова выстрелил. Мистер Ламберт и глазом не моргнул. Он склонился к рефлектору и работал спокойно и уверенно. Его подбородок, твердый и жесткий, выступал вперед, но волосы отлетали назад с высокого лба, а глаза сверкали.
Он пел.
Героев было много, и они прославились
В войсках, которыми командовал царь.
Новый грохот за мной как раскат грома, и башня покачнулась у меня под ногами, как будто на этот раз она рухнет. Я повернулся. Половина города лежала в руинах; на том месте, где в ста ярдах от храма была Стена, сейчас груда обломков.
– Они близко, мистер Ламберт. Еще два залпа, и они доберутся до нас.
Но самым храбрым из них был человек по имени
Иван Скавиновский Скивар.
Это был весь ответ, который я получил. Мистер Ламберт говорил, как человек, который очень долго пытался избежать чего-то ужасного, но сейчас это ужасное случилось, и больше можно ни о чем не тревожиться.
Он мог играть в покер и пул
И играть на испанской гитаре…
– Они больше не идут, Фентон. Либо я всех их снял, либо они отчаялись. Помогите мне повернуть эту штуку. Попробую еще раз выстрелить в артиллеристов.
Я вскочил, чтобы помочь ему. Он продолжал петь, когда мы толкали это устройство и башня покачнулась под нами от нового залпа.
На самом деле он сливки московской команды —
Этот Иван Скавиновский Скивар…
Не успели мы повернуть рефлектор, как раздался громкий шорох крыльев, и из города поднялась в небо большая группа тафетов. Они поднимались все выше и выше.
– Трусливые щенки, – проворчал я. – Поняли, что мы побеждены, и убегают.
– Забудьте о них, мой отважный фермер. – Луч из рефлектора снова был направлен на взрывной пректор, освещал его, но с тем же результатом, что раньше. – Хотел бы я знать, какое волшебство эти проклятые сураниты совершили, чтобы сделать несколько сукиных сынов неуязвимыми для солнечного света. И только они неуязвимы.
Еще один язык синего пламени вырвался из проектора. Взорвалась улица прямо под нами. Воздух потемнел от пыли и заполнился падающими камнями.
– Еще один поднимается на кряж, – сказал я. – Это этот тип Ванарк. – Я видел его сквозь полог пыли; он стоял на вершине хребта, расставив ноги. – Он смеется над нами.
– Да, он смеется над нами, но не спускается туда, где я могу до него достать. Он не иммунен. Поднялся, чтобы посмотреть на следующий залп, тот, который покончит с нами. Прощайте, Фентон, все кончено. Вам лучше спуститься с парапета с этими бумагами и спрятаться где-нибудь. Кажется, Ванарк хочет вас использовать. Может быть, он вас не убьет.
Он протянул мне руку.
Но я не пожал ее. С неба упал камень, прямо на одного из суранитов. Тот упал, а второй камень обрушился на другого солдата. Они падали все чаще, эти камни, Дождем падали с неба, и проектор не мог снова выстрелить.
– Смотрите! – закричал мистер Ламберт.
Он показывал в небо. Я посмотрел, куда он показывал. Далеко- далеко в мутном куполе, которым было небо Мернии, мелькали белые точки, и оттуда шел град камней.
– Что… что… – выговорил я.
– Тафеты, Фентон. Те, кого мы назвали трусами. Они унесли куски своего разрушенного города и теперь бросают их на суранитов, которых мы не могли убить. Благодаря им битва выиграна. Они спасли нас!
Я снова посмотрел на проектор. Вокруг него не было никого живого. Он был завален грудой камней, и эта груда все расширялась. Я видел, как дернулась рука в зеленом и тоже оказалась погребена.
