Пронзительный женский визг, крики ужаса и восторга казались далекими, будто звучали не здесь. Не в одной с Джайной реальности. Сердце тяжело бухало. В ушах будто били тяжелые молоты. Она, то и дело закрывая глаза от ужаса, пропустила момент, когда принц вонзил в шею быка острую шпагу.
Ликование и восторг толпы невозможно передать словами.
Подняв в приветственном жесте руку, Его Высочество, любимец фортуны, публики и женщин, с наслаждением впитывал в себя почитание и поклонение, почти экстаз, охвативший народ.
Раскрасневшийся, вспотевший, ликующий, принц обернулся в сторону ложи. Джайна заметила, как искаженно его лицо.
Широкими шагами он направился к ней.
- Сударыня, да на вас лица нет, - проговорил он, подходя и поднося безвольную кисть невесты к ярким губам. Таким же горячим, как взгляд. – Могу ли я надеяться, что вы самую чуточку беспокоились о вашем недостойном слуге?
- Беспокоились?! - разъяренным эхом прозвенела Джайна. – Ты! Ты! Да ты…
У неё так и не нашлось слов, способных охарактеризовать безумца в должной мере.
Рай засмеялся.
И подхватив невесту на руки, направился к выходу. Во след им летели радостные вопли обожающей толпы.
Глава 4
Предзнаменование
Днем Джайна почти не тосковала о двойнике, - половинке души и тела. Но луна приводила с собой призрак Горивэи. Горький и грозный, вставал он на пороге, неизменно в алом, - будто восковую фигурку снедало пламя.
В тысячный раз, обмакивая перо в чернила, Джайна пыталась писать о празднествах, приготовлениях к свадьбе, садах и розах будущей свекрови. О городе, дворце, книгах, фонтанах, облаках. О будущем свадебном платье, туфельках и прическе. Но бесплодный дух отвечал горьким смехом, обжигая душу упреком во лжи.
«Он для тебя стал дороже меня?», - ласково и угрожающе вопрошал в темноте высокий нежный голос, - «Почему ты ни разу не написала мне, Джайна? - Холодно блестели серые глаза близнеца. – Твои письма получали отец, нянька, советники. Даже наши служанки. Но ни я…».
- Горивэя!
Рука хватала пустоту.
***
Обмакнув остро зачиненное перо в чернила, Джайна торопливо выводила строку за строкой:
«Душа моя!
Знаю, - ты в праве упрекнуть за долгое молчание. Не небрежение тому причина. То, что связывает нас, сильнее любви и, пожалуй, правы те, кто говорит о некоторой противоестественности нашей привязанности.
Покидая тебя, я искренне верила, что приношу себя в жертву. Но обстоятельства изменились.
Вэя! Я полюбила. Пишу тебе о том, в чем стыжусь признаваться даже себе. Почему стыжусь? Потому что сильно сомневаюсь, что чувство, внушенное этим человеком, взаимно хотя бы в малой степени.
Рай Трионский! Его именем кишит воздух. Тысячи букв гласят для меня одно и то же: Рай, и словно бесконечное эхо – Трионский.
Когда мы были маленькими, ты всегда мечтала оставаться свободной и одинокой. Свобода, сила и одиночество – твой идеал существования. А я мечтала, чтобы рано или поздно появился мужчина, похожий на отца, сильный и гордый, холодный и честный, будто стальной клинок, отлитый рукой лучшего мастера. И я стала бы для него всем, чем он пожелает. И чтобы мы с ним, рука об руку, шли, предугадывая движения друга друга.
Рай Трионский не похож на отца. Ни капельки! И на клинок, верный и твердый, он походит так же верно, как я – на пламя. Он ветреный и жестокий. Он способен любить лишь свое отражение на зеркальной поверхности.
Не кори меня. Не вини. Боль, словно ночь, обнимает со всех сторон. Я скоро стану женой тому, кого люблю. Но его душой мне не дано владеть.
Если мои слова причинят боль, знай, любовь, разлучающая нас с тобой, приносит мне одну беду. И да станет это утешением.
Любящая тебя
Джайна».
Страшная мысль, словно заноза, не желала покидать Серебреную Тигрицу: судьбой Раю была предназначена не она, а её эгоистичная, сильная сестра - Горивэя.
Ночные часы уходили. Луна бледнела. Близился рассветный час.
***
Джайне предстояло пройти церемонию представления местной богини, веру в которую люди переняли у нифилимов. По заведенному обычаю, служанки принесли длинный, в несколько метров, кусок ткани, обмотали им тело невесты, соорудив кокон, свободными оставляя лишь глаза. Идти в таком виде самостоятельно даже пытаться не имело смысла. Поэтому прямо в комнате Джайну усадили в кибитку. Мужчины-рабы понесли её, удерживая на плечах.
Во время передвижения не оставалось ничего другого, как размышлять. Джайна и размышляла. О странностях положения, о нелепостях верований. О том, что все мы являемся продолжением множества историй, становимся невольными заложниками невероятного переплетения судеб.
Их предыстория с Горивэей могла стать источником светлой, печально закончившейся легенды. Наследник клана Тигров – Наривисс, перекидывающийся в саблезубого тигра, кровавый хищник и Мореко Саян, жрица Триды, которая, согласно обычаю, традиции и кодексу Ордена, должна была оставаться вечно девственной и холодной, - они не имели права становиться парой. Но страсть заставила позабыть о долге. Наверное, такое чувство сродни болезни, безумию, эпидемии? Наверное, лучше обойти его по широкой дуге, потому что огонь после себя способен оставлять лишь пепел?
Короткий миг человеческая девушка и тигр-метаморф были счастливы. Но судьба, щедро давая, и счет к оплате предоставила в срок: Мореко ушла в страну теней, подарив Наривиссу вместо обязательного в клане сына дочерей-близняшек.
Сейчас судьба, одолев очередной виток, влекла Джайну к Храму Триды, в котором верховной жрицей некогда служила её мать, преступно нарушившая все данные клятвы.
Палантин остановился. Слуги помогли ступить на мощенную золотыми слитками дорогу. Под лучами восходящего солнца драгоценный металл отбрасывал золотистые блики – повсюду весело метались солнечные зайчики.
- Приветствуем тебя, дитя, - глубокий грудной голос старшей жрицы завораживал благозвучием. – Следуй за нами.
Створки распахнулись. Девушка, шагнув вперед, очутилась в стеклянной зале. На прозрачном остроконечном троне вытянутых пропорций её ожидала женщина. Скупые застывшие черты за множество истекших столетий разучились отражать чувства, владеющие душой. Существо походило на статую с живыми глазами.
- Дочь отверженной, дитя великой любви? Подойти!
Джайна исполнила просьбу.
Светло-серые, будто низкое зимнее небо, глаза странного создания вонзились в неё.
