– голодный, злобный. Она отбежала, спряталась в доме, накрылась грубым лоскутом ткани. Но он нашел ее. Его дыхание пахло кровью – он тоже болен. Уничтожено все, смерть давно подсчитала подарки и с радостью их забирала. Они все давно мертвы.
Он учуял ее – быстро подбежал к ее месту, стянул лоскут. В нем не было и намека на великодушие – лишь белая пена, окрашенная кровью, лилась изо рта. Перед смертью Тэкэла увидела его и ужаснулась – монстром оказался совсем не зверь…
Пели птицы, но так далеко, что Вильгельму удавалось услышать только постукивания дятла по стволу дерева, растворяющиеся в шорохе листвы, перебрасываемой ветром. Мир погружался в липкие осенние сумерки, которые на городском кладбище пахли можжевельником, порохом и грязью. Где-то у храма, который просматривался через облезшие черные деревья, работал дворник, постоянно охая и ахая. Могилы старообрядцев окружал низкий забор, через который мог легко перешагнуть пятилетний ребенок. Многие надгробия, лежавшие на земле, а не спрятанные под ней, обросли зеленой плетушкой. Вильгельм сидел на холодной крыше покосившегося склепа. Почитателю не было холодно, неприятно или страшно. Более того, частенько Вильгельм забредал на кладбище просто так, насладиться тишиной. А сейчас, закутавшись в поля пальто, он ждал, пиная камушек носком ботинка.
Ночной кошмар выбил его из колеи, и последние хорошие мысли исчезли. Он не мог думать ни о чем, кроме как о телах мертвых детей на опушке в деревне, захваченной людьми. Казалось, он даже чувствовал терпкий запах железа, въевшийся в землю и траву. Казалось, вся земля его дышала парами булькающей крови.
Утром из дома он вылетел. Нуд даже не успел выбежать следом. Мир чудился Вильгельму серым и безликим, как огромное кладбище, где на надгробии уже нельзя разобрать имя упокоенного. У людей это называлось депрессией, поддавалось лечению. У жителей Единого Космического Государства – отклонением от нормы, которой не существовало.
– Ты со всеми встречаешься на кладбище или только мне такую честь оказал? – Раздалось за спиной.
Вильгельм вынырнул из мыслей и вгляделся перед собой, в черноту кустов, но оборачиваться не стал. Он медленно вытащил из кармана сигарету, закурил. Фитилек осветил бледное лицо. У его ног валялось уже много окурков. За спиной громко ступали по сухой листве. Мертвые листья превращались в крошки под ногами.
– Еще и браслет нацепил. Забежал в женский магазин? А я думал, что ты занимаешься работой, – с нескрываемым ехидством заявил Ванрав.
– Не твое дело.
– Я вообще-то принес кое-что, – продолжил Ванрав.
Вильгельм хмыкнул. Выпустил столб дыма из рта, который рассеялся в кладбищенской тьме.
– Пока я чувствую, что ты принес с собой только запах перегара и, надеюсь, извинения.
– Какой ты напыщенный индюк! – воскликнул Ванрав, усевшись на чье-то надгробие так небрежно, будто это водный матрас, а не упокоенная душа. – Еще и нервный.
– Я не напыщенный, и с нервами и у меня все в порядке, если ты перестанешь испытывать мое терпение. Ты обещал, что придешь к двум. Мне пришлось перевернуть весь день с ног на голову, чтобы успеть к тебе, а ты приползаешь только к вечеру, пьяный, и еще удивляешься, что я тебе не рад. Протри глаза, Ванрав, может и увидишь, почему я недоволен.
– Ты еще и ворчишь, как мой старик сосед, – глухо засмеялся Ванрав. Его голос зловещим эхом разнесся по всему кладбищу. – Но новости у меня знатные.
Вильгельм усталым взглядом прорезал могильную тьму.
– Ну? И какие же?
– Я знаю, какого человека нам можно использовать.
– Не знал, что ты успел перезнакомиться со всеми людьми на Земле.
– Я подбросил монетку и выбрал век. Это так, для начала. – Ванрав усмехнулся. – Потом еще покрутил бочонки лото и выбрал десятилетие. И вот, Вильгельм, возрадуйся. Я нашел человека.
– Методы у тебя, конечно, как у Нуда. На картах не гадал?
– Чем тупее, тем лучше на этой Планете. Тут все не так, как надо. Еще бы определиться еще в этих столетиях! – хохотнул Ванрав. – Но это же не все. В Академии я пересмотрел отчеты и наткнулся на одного очень даже подходящего образца.
Вильгельм хмыкнул. Он уже сбился со счету, сколько человек топтало его Землю. Каждый – личность или хотя бы казался ею.
– Какую шутку еще приготовил?
– Я думал, ты обрадуешься, – протянул Ванрав и обтер руки об штаны. – Я Планету помогаю спасти.
– До этого ты не помогал. Уже сотни лет не помогал, зато разваривал ядовитое пойло и продавал его людям, – огрызнулся Эльгендорф и затушил сигарету о влажную стенку склепа.
– Откуда ты узнал?
– У меня есть свои каналы информации.
Ванрав злостно хмыкнул, встал с могилы и уселся на корточки перед Вильгельмом. Если бы не чин «Подчиненного Почитателя» – уже давно бы разбил Эльгендорфу бледное, почти искусственное, лицо. Эльгендорф исхудал за последние десятилетия, уложил бы его Ванрав с одного удара.
– В тебе опять включился хороший Почитатель? – спросил Ванрав и высморкался в серую тряпицу, сложенную втрое, которую достал из кармана. – Впервые? А где ты тогда был, когда твои образцы погибали?
– Если бы ты только чаще молчал, знал бы, что я не могу им помогать, – бесцветно бросил Вильгельм. Рука его потянулась в карман, за пачкой сигарет, но Ванрав резко схватил его за плечо. – Отпусти меня.
У Ванрава нет талантов, увлечений, особенных достижений, кроме тех, что проглядывались у всех в потоке выпускников Академии. Его карьера социолога была подарком Генриха Ульмана, когда тот предложил Вильгельму взять выпускника в команду. Но Ванрав обладал двумя способностями: недюжинной силой и умением убеждать.
– Нет, ты послушаешь, чертов максималист, – процедил Ванрав и поставил руки по обе стороны от ног Вильгельма. – У тебя приступ взрослости? Думаешь, все сам сделаешь?
Вильгельм молчал, невидящим взором что-то выискивая в лице подчиненного.
– Скажешь что-нибудь умное? Как ты это обычно делаешь? – спросил Ванрав. Из его рта вырывались облачка пара. – Ты принимаешь помощь как должное, как будто все тебе обязаны только потому, что ты Почитатель. Зря Ульман тебя так разбаловал.
– Не смей говорить о нем.
Ванрав гадко усмехнулся, сверкнул зубами, ряд которых потеснился сероватыми коронками, встал и посмотрел на Вильгельма сверху вниз.
– Как люди говорят, правда глаза колет? Да, конечно, легко быть Почитателем, когда ничего, кроме короны не нужно. Ты ж так рвался быть им, а как только остался один, без Норриса и Ульмана, – язык в задницу засунул, – продолжал Ванрав. – Ты сам такие тирады зачитывал с постамента в Академии, когда рассказывал о своих мечтах. Ты же говорил, что нельзя останавливаться в совершенствовании. И что? Почему остановился?
– Ты знаешь, что я не
