— Это точно! — согласился с ним командующий.
Дорогу назад моряки проделали не сказав друг другу и пары слов. Оставшийся без завтрака Будищев размышлял на тему горячего чая с хорошим бутербродом, а Шеман просто молчал, скорбно поджав губы. Вокруг царила суета, бегали то туда, то сюда ординарцы, гарцевали казаки, унтера учили уму разуму солдат, где-то вдалеке время от времени гремели выстрелы, то есть шла обычная лагерная жизнь.
— А пушки? — внезапно остановился Дмитрий.
— Какие пушки? — не понял вопроса лейтенант.
— Да наши, системы Барановского!
— И что с ними не так?
— Как раз с ними все так, — охотно пояснил прапорщик. — Они гораздо легче медных орудий в подвижных батареях, а стреляют не в пример быстрее. Все-таки унитарное заряжание это вещь!
— И что? — удивился командир морской батареи ходу мыслей своего подчиненного.
— Как что? Их и надо взять на штурм Ягин-калы!
— Но зачем?
— Да затем, что текинцев придется выкуривать из каждого дома, сарая или сада!
— У нас снаряд не слишком мощный, — возразил наконец-то понявший его мысль Шеман.
— Глинобитные халупы разбить хватит, — отмахнулся Будищев, — а не хватит, так можно добавить, скорострельность позволяет. Эх, говорил я Барановскому, что на пушки и пулеметы надо щиты ставить. Тогда вообще можно в упор подкатить и раздолбать начисто!
— Как вы еще со Скобелевым этой идеей не поделились? — не без ехидства в голосе поинтересовался лейтенант.
— А зачем занятого человека такими мелочами отвлекать? — пожал в ответ плечами Дмитрий. — Батареей вы командуете, стало быть, вам и решать.
— Да, но без приказа это… — смешался Шеман.
— Разумная инициатива, — закончил за него прапорщик.
— Все-таки хорошо, что мы с вами будем в разных отрядах. Кстати, раз уж зашла речь о пушках и митральезах. Как давно вы писали отчеты о работе их механизмов?
— Вообще не писал!
— Позвольте полюбопытствовать почему? — нахмурился командир.
— Почерк у меня некрасивый, — скорбно вздохнул Будищев, вызвав яростный взгляд Шемана.
Дело скорее всего закончилось бы выволочкой, или говоря как это принято у моряков — фитилем, на выдачу которых лейтенант был мастером, но видимо судьба хранила Дмитрия, потому что неизбежную расправу прервало появление мадемуазель Штиглиц.
— Дмитрий Николаевич, нам надобно срочно переговорить! — почти взмолилась баронесса.
Выглядела при этом сестра милосердия крайне взволновано. Лицо горело лихорадочным румянцем, глаза заплаканы, руки то и дело теребили концы платка, да и вообще весь вид ее говорил о крайнем возбуждении. Лейтенант, будучи человеком вежливым и деликатным, не желая еще более смутить барышню, хотел было незаметно ретироваться, но при следующих же ее словах насторожился и счел необходимым остаться.
— Дмитрий, молю вас, не убивайте моего несчастного брата!
— Люся, что вы такое говорите? — широко распахнул глаза никак не ожидавший подобного наезда Будищев.
— Да, я знаю, он оскорбил вас, но ради бога пощадите его! Вы ведь хороший, добрый, вы уже однажды спасли его. Я на все готова ради этого, вы слышите меня?
Речь ее показалась Дмитрию несколько сумбурной, но главное он все же понял и, подождав, когда девушка выдохнется, спросил:
— С чего вы взяли, будто я собираюсь убить его?
— Но ведь у вас будет дуэль!
— С какого перепуга?!
— Прошу прощения, мадемуазель, — не выдержал Шеман, — о какой дуэли идет речь?
— Ах, это вы, — узнала его, наконец, Люсия. — Николай Николаевич, какое счастье что вы здесь! Умоляю, отговорите их от этого безрассудства! Вы же умный, добрый они вас послушают!
— Да что за нахрен вокруг творится?! — едва не взбеленился ничего не понимающий Будищев.
— Между вами и подпоручиком Штиглицем была ссора? — быстро спросил лейтенант.
— Какая еще к черту ссора?! — удивился прапорщик.
— Но вы встречались?
— Вообще-то да, — поразмыслив, ответил Дмитрий, — он вчера заявился в изрядном подпитии и плел какую-то чушь.
— Дмитрий Николаевич, пожалуйста, — снова начала баронесса, но Шеман деликатно, но вместе с тем решительно прервал ее.
— Мадемуазель Штиглиц, великодушно прошу простить меня, но теперь вам лучше уйти. Клянусь честью, я разберусь в этом деле и сделаю все от меня зависящее, чтобы все разрешилось наилучшим образом!
— Вы обещаете? — в глазах барышни вспыхнула надежда.
— Самым твердым образом!
— Благодарю вас.
— Пока не за что, но умоляю, идите к себе, чтобы не вызывать лишних пересудов.
— Мне нет дела до людской молвы! — едва не зарыдала она, но все же нашла в себе силы послушать доброго совета, и устало побрела к госпиталю.
— Твою ж дивизию! — только и смог сказать Будищев, глядя ей вслед.
— А теперь отвечайте на мои вопросы быстро и по возможности точно, — вернул его в реальность лейтенант. — Имело ли место оскорбление действием?
— Что?! — изумленно протянул Дмитрий.
— Он вас ударил? — переформулировал вопрос Шеман.
— Николай Николаевич, — даже опешил прапорщик, — я похож на человека которому можно просто так набить морду?
— А вы его? — невозмутимо продолжал командир батареи.
— Не было такого! То есть, он, конечно, махал клешнями, но так ловко, что сам брякнулся наземь. Ну, я и велел матросам отнести его баиньки.
— Это нехорошо, — нахмурился лейтенант. — Нижние чины уже наверняка разнесли эту историю, приукрасив такими подробностями, что здравому человеку даже в голову не придут.
— Я им приказал не трепаться, — не слишком уверенно возразил Дмитрий.
— Конечно-конечно, — хмыкнул Шеман, а, затем как будто вспомнив про что-то важное осторожно спросил, — из-за чего была ссора?
— Да не было никакой ссоры, — отмахнулся Будищев. — Ну, он сказал, типа, я его сестру, то есть Люсю, скомпрометировал или вроде того.
— Этого следовало ожидать.
— Да с чего бы?!
— С того, что ваши отношения с баронессой и впрямь довольно странные. И какой-нибудь ловкий, но при этом злонамеренный человек вполне может представить как нечто неприличное.
— Я, кажется, знаю, кто этот «злонамеренный человек», — пробурчал Дмитрий.
— Я тоже догадываюсь, а потому настоятельно рекомендую воздерживаться от необдуманных действий.
— Вы о чем? — состроил невинную физиономию прапорщик.
— Ни о чем, Дмитрий Николаевич, — тяжко вздохнул лейтенант. — Просто я видел, какое у вас лицо, когда вы целитесь.
— И что?
— Когда вы говорите о нашем общем знакомом Бриллинге, оно у вас как раз такое.
— Кстати, а вы не помните в чьей сотне служит этот бывший гвардеец?
— Нет, а что?
— А я помню, — расплылся в улыбке Дмитрий.
Всякое большое дело в русской армии традиционно начиналось с молебна. Штурм Янги-кала не стал в этом смысле исключением. Войска, выделенные для боя, были построены посреди лагеря, после чего началась служба. Будищев в отличие от большинства своих подчиненных прослушал напутствие священника без особого интереса. В положенных местах он широко осенял себя крестным знамением, клал поклоны, и со стороны могло даже показаться, что прапорщик истово молится, но на самом деле мысли его были целиком и полностью заняты стоящими рядом с моряками таманцами. Дело в том, что рядом с кривоногим крепышом Коханюком находился его субалтерн [3] — хорунжий Бриллинг, отчего-то все время косившийся в сторону своих соседей.
Наконец служба закончилась, и войска стали сниматься с места. Первым выступила колонна полковника Куропаткина, за ней пошли солдаты и казаки генерала Анненкова и только после них главные силы под командованием самого Скобелева. Дмитрий все время ждал, что тот не удержится от ободряющей речи перед выступлением, но обошлось. Генерал-адъютант ограничился инструкцией, содержание которой офицерам довели накануне. Особенно ему запомнились слова, что «артиллерия в решающий час должна беззаветно лечь вся, если это нужно для успеха атаки». [4]
