— Да знай я, что ночью будет… — хмыкнула Гёндуль. — Вроде чем-то и польза. Беду от Скага-фьорда отвели. Ты подумай, что великаны в посёлке бы устроили, по ваши души заявившись?
Гудмунд побледнел:
— А они… Они теперь ведь опять придут?
— Может, и придут, — сказала Гёндуль. — Только им не вы нужны, а конунг Торин или Видгнир.
Торин сжал кулаки и разразился отчаянной бранью, выложив в самых цветистых выражениях все свои мысли об огненных великанах, ведьмах, Нидхёгге и прочем, с ними связанном. Отведя душу, он сердито уставился на Видгнира:
— Сегодня же в море выйдем. Пусть вечером, ночью, только побыстрее. Хёгни и его род не виноваты в том, что на нас такое проклятие лежит. А ну ходу!
Он ударил пятками в бока лошади и быстро поскакал вперёд. Гудмунд и остальные тоже пустили коней в галоп, понимая, что «Звезде Запада» необходимо уйти в море ещё до темноты. Только когда отряд спустился на берег фьорда и от посёлка его отделяла лишь одна скала, Гёндуль остановила скакуна:
— Мальчики, постойте-ка!
Торин развернул коня, а следом за ним и остальные тоже натянули поводья. Валькирия спрыгнула на прибрежную гальку.
— Вот что. Я вас тут покину… Ненадолго. Не нужно, чтоб меня ещё кто-нибудь видел. К Одину сейчас отправлюсь, расскажу всё, что знаю.
Она подошла к лошади Гунтера и протянула германцу руку:
— А ну нагнись, паршивец! — Обняв его за шею и пылко облобызав, Гёндуль церемонно попрощалась с Торином, чмокнула в щёку Видгнира и слегка оторопевшего Гудмунда, раскланялась с монахом, вознёсшим всем святым благодарственную молитву за то, что восхитительная валькирия не полезла и к нему со своими поцелуями.
— Ну, теперь скачите! До встречи! — Гёндуль подняла руку, и только мелкие камешки полетели из-под конских копыт. Вскоре фигура красавицы скрылась за скалой, а когда Торин подвел отряд уже к крайнему дому посёлка, над головами людей пронёсся громадный белый лебедь. Птица сделала круг и, тяжело взмахивая снежно-белыми крыльями, унеслась на восток. Гунтер же поймал выпавшее из крыла длинное лебединое перо — прощальный дар Гёндуль.
— Какая женщина, а?! — Гунтер глубоко вздохнул, глядя, как белое пятнышко исчезает вдали над фьордом. — И чем Локи лучше меня?
Торин уже спрыгивал с коня возле дома конунга Хеши.
Хёгни Ингвиссон сохранил и своё достоинство, и свой дом. Ещё ночью, когда небо на юге горело и переливалось то багровым, то синим огнём, а в скалы вокруг залива Скага ударяли копья грома, накатывавшие оттуда, где виднелись зарницы, люди его рода высыпали из домов, глядя в ту сторону, куда ушёл конунг Вадхейма и с ним несколько человек. Сначала подумали, что проснулась огненная гора Аскья, но потом эту мысль оставили. Видно было, что буря возле каменных пустошей разыгралась невиданная, а когда к облакам стали взлетать огнистые стрелы, люди Хёгни поняли, что огненная гора здесь ни при чём. Это конунг Торин разбудил в холмах силы, доселе спавшие, и пал первой их жертвой. Затем настанет очередь посёлка рода Хёгни.
А кто виноват?
Ясно кто! Не будь пришлых, и беды бы не было! Часть дружины схватилась за мечи. Вадхеймцы тоже схватились. Спасибо Хёгни и Олафу — не допустили резни, встав между перепуганными, а потому особенно злыми исландцами и теми, кто пришёл из Норвегии. Решили ждать утра.
Едва небо на восходе посерело, в посёлок прискакали кони. Шестеро. Все, каких взял с собой Торин. В мыле, с пеной у губ и выкаченными глазами, налитыми кровью. Без поклажи и всадников.
Все молчали. Единственными звуками были только шум прибоя, тяжёлое дыхание лошадей и отчаянные рыдания Сигню. Олаф только по голове её гладил, не пытаясь успокоить словами. А когда рассвело, случилось и вовсе невероятное…
Лошадок отвели в конюшню и там привязали, забыв почему-то снять попоны. И тогда же все люди повернули головы к берегу: по воде, по волнам шла ослепительно красивая девушка, ведя в поводу двух прекрасных белых лошадей, коня и кобылицу. Народ, расступившись, молча пропустил её в посёлок, когда красавица вместе с животными вышла на берег. Неизвестная богиня не вызывала страха и шла через посёлок под изумлёнными взглядами жителей Скага-фьорда и гостей из Вадхейма. Затем она вошла в конюшню. Конунг заглянул внутрь первым и увидел, что исчезли и его кони, и неизвестная гостья вместе со своими двумя красавцами.
Никто не знал, что и думать. Хёгни уже хотел просить Олафа убираться назавтра подобру-поздорову. После того, что рассказал ему Торин в первую же ночь, Хёгни понял: эта история может нарушить мирный уклад Скага-фьорда, а желание конунга Вадхейма обследовать земли ётунов, странные и страшноватые события ночи и утра едва не вызвали недопустимую на Севере вещь — указать гостям на дверь. Сохрани Один, а вдруг какую нечисть приведут?
Увидев пятерых всадников, вихрем влетевших в посёлок, люди кинулись к дому Хёгни, надеясь узнать, что случилось. В толпе зашумели, когда разглядели Гудмунда. Если старший сын конунга вернулся жив-здоров — уже хорошо.
Первой к вернувшимся подбежала Сигню, бросившись на шею сперва отцу Целестину, а затем и остальным, не исключая Гунтера, который, засунув за обод шлема белое лебединое перо, на этот раз не проявил особого восхищения женским вниманием. Торин быстро подозвал Олафа, приказал собирать немедленно всех дружинников и готовить корабль к отплытию. Затем взял под руку седобородого Хёгни и вместе с монахом, Сигню и Гудмундом увёл в дом. Видгнир и Гунтер отправились помогать Олафу.
Тучи к вечеру разогнало совсем, и солнцу оставалось лишь совсем немного опуститься, чтобы уйти за край мира, уступив место луне и звёздам. Жители Скага-фьорда столпились на берегу. Часть дружины Хёгни, забыв, как ночью готовы были покидать в море незваных гостей, помогала вадхеймцам столкнуть тяжёлый кнар с отмели, тем более что наступало время отлива. Верёвки, державшие ладью у берега, отвязаны и свернуты в бухты, две длиннющие штанги-распорки, к которым привязывались нижние углы паруса, поставлены, но само полотнище паруса с синей звездой пока не поднято.
— А ну взяли!! — рычал Олаф, подгоняя толкавших корабль людей и орудуя веслом, пока кнар не запрыгал по волнам и по уши мокрые вадхеймцы не начали забираться на борт по свешенным вниз верёвкам. Хозяева фьорда возвращались на берег, хмуро глядя то на ладью Торина, то на заходящее за скалы на противоположном берегу солнце. Что-то грядущая ночь принесёт?
— Ну прощай, Торин… — Хёгни был с виду спокоен, но волнение нет-нет да проявлялось — то сжатыми в кулак ладонями, то горькими вздохами. Когда Торин и другие рассказали ему почти про все события минувшей ночи, Хёгни уже не сожалел о желании изгнать вадхеймцев, хоть и не подал виду. Что уж теперь делать… Он только спросил у Торина, не следует ли всем погрузиться на корабли и покинуть Скага-фьорд как можно быстрее. Великаны же и отомстить могут. Торин покачал головой, вспомнив слова Гёндуль: ётунам нужен был либо он, либо его племянник. В посёлок эти чудовища вряд ли полезут. Здесь им делать нечего. Ну а если что — просите Винг-Тора о заступничестве.
