обычного цвета, а синего, значит, без колдовства не обошлось.
– Ты говорил, что выжил ребенок, – вдруг вспомнил Кента. – Ты не знаешь, что с ним стало дальше?
– Нет.
– Все равно слишком много всего, – подал голос молчаливый Учида. – Я предлагаю снова дежурить ночью, чтобы проверить, придет ли кто-то, а если придет, то кто и зачем. И узнать, что или кто скрывается внутри дома. Ханабэ-сан нам лгала с первого дня. Помните, в деревне сказали, что все пришлые останавливались у нее. И все они приходили в Янаги ради горячих источников. И Ханабэ-сан сегодня велела нам уходить. Значит, она точно знает правду.
– Мы не можем просто схватить ее и потребовать ответов, – напомнил Кента мягко. – Она вдова, еще и потерявшая единственного ребенка. Может статься, она здесь всего лишь жертва.
– Часто ли те, кого ты считаешь лишь жертвами, на самом деле ими оказываются? – не выдержал Хизаши, но Кента ответил без тени сомнения:
– Да. Они все были жертвами, и бедняжка Ацуко, и бабушка Сачико, и Юрико-химэ. Все они жертвы.
Доброта часто застилала ему взор, но сейчас Хизаши понял, что тот видит яснее многих. Слабая жертва обстоятельств – порой самая жестокая из злодеев. Потому что дошла до самого края своей собственной бездны.
Кента отвел взгляд, и Хизаши кашлянул, маскируя смущение и неловкость.
– Ну, что ж… – Он хлопнул себя по коленям. – Тогда нам пока лучше ничего не предпринимать, чтобы ни у кого не вызвать подозрений, а к закату мы с Куматани пойдем к источнику и проведем обряд очищения. Посмотрим, кого это спугнет. А ты, Учида, будешь заниматься людьми и их делишками. Утром все должно стать ясно. Но, – он ткнул в Учиду пальцем, – только не засни. Будь хоть немного полезен, раз увязался за нами.
– Чары талисманов и дзасики-вараси его защитят, – сказал Кента. – Если на этом все, давайте закончим. Скоро Ханабэ-сан принесет обед.
Женщина вошла неслышно и так же неслышно ушла, оставив пресную еду и миску переспелых груш, к которым на этот раз не притронулся даже Юдай. Голодать в последние дни им было уже не привыкать, и пища осталась на подносе в том же виде, в каком ее принесли. Учида лег спать и восстановить ки к бессонной ночи, а Кента неожиданно засобирался на прогулку.
– Куда ты? – всполошился Хизаши. – Разве мы не договорились не привлекать внимание?
– Именно. Для всех мы путешественники, осматривающие местные красоты. Но сидим тут весь день, как земляные пауки. Я хочу искупаться в реке.
– Купаться в реке? – недоверчиво переспросил Хизаши. – Зачем?
– Чтобы освежиться, – рассмеялся Кента и хлопнул его по плечу. – В жару самое то, можешь мне поверить.
Он вышел за порог и влез в сандалии, оставленные возле гладкого камня, на таком было бы так приятно посидеть, если бы на него тут попадала хоть капелька солнечного тепла. У самых ворот Кента заметил, что Хизаши возится с обувкой, с непривычки путаясь в завязках соломенных варадзи. Справившись наконец, он поспешил за Кентой, объясняя это для себя естественным любопытством. Правда ли он будет получать удовольствие от того, чтобы мокнуть в не слишком-то чистой воде, в которой, между прочим, не далее как вчера женщины стирали белье? Есть же о-фуро [65], общественные бани, в конце концов, можно помыться и в корыте, но не лезть же ради этого в реку. В них любят резвиться только каппы и маленькие дети.
Так рассуждал про себя Хизаши, бредя вслед за Кентой по пустынной пыльной улице, а потом по дорожке, ведущей к берегу реки. Здесь она плавно изгибалась, и прибрежные заросли создавали более или менее укромный уголок с пологим спуском к воде, не такой уж и мутной, как Хизаши себе напридумывал. Тут же, не теряя времени, Кента принялся раздеваться и складывать вещи на траву в аккуратную стопку. Поставил рядом варадзи и потянулся, подставляя сильное тело солнечным лучам. И Хизаши с легкой завистью подумал, что в этом есть какая-то своя, немного дикая, грубая красота – в блестящей под солнцем речной воде, ветре, колышущем заросли ивняка и камышей, кваканье невидимых лягушек, колючей, уже не такой сочной, как по весне, траве и юноше, беспечно разминающем мышцы, перекатывающиеся под смуглой кожей.
– А ты? Ты не будешь купаться?
Хизаши вздрогнул и едва поборол порыв схватиться за края своего простого верхнего кимоно.
– Нет. Даже не подумаю.
– Ты не умеешь плавать? – спросил Кента с ошеломляющей прямотой. – Не бойся, я тебя научу. В своей деревне я часто ходил к ручью вместе с малышней. Не представляешь, какая там была холодная вода!
Он передернул плечами, точно снова оказался в том ручье, но улыбнулся воспоминаниям тепло и открыто. Хизаши бы так не смог.
– Ладно, если передумаешь, присоединяйся, – сказал Кента и спустился с берега в воду, доходившую сразу до колен. Прошел вперед, загребая руками и создавая волны ряби. Остановился, уперев ладони в бедра и глядя вверх. Волосы выбились из-под тканевой ленты и влажно завивались у шеи. А потом Кента вытянулся и нырнул в воду сразу с головой, почти не наплескав. Только что был – и вот его нет.
Хизаши сел на траву в тени плакучей ивы и принялся обмахиваться веером, гоняя наглых стрекоз. Кента не всплывал. Хизаши вытер испарину со лба, посмотрел на спокойную поверхность реки.
Кента не всплывал.
Да что не так с этим мальчишкой?
Вспомнив свои же слова про капп, Хизаши все же поднялся и почти решился снять сандалии, как из воды выскочила голова Кенты и принялась трясти волосами и отплевываться.
– Фух, – довольно выдохнул он и в два гребка подплыл ближе к берегу. – Лучше и быть не могло! Хизаши-кун, зря ты отказываешься. Вода что надо.
Хизаши брезгливо сморщился от запашка гниющих водорослей и еще чего-то не менее противного. Кента усмехнулся и, подплыв к широким листам речных лилий, сорвал одну. Встав на твердое дно, он протянул цветок Хизаши:
– Смотри, какой красивый и изящный, хоть и родился в таком месте, как эта река. И тем не менее этот цветок прекрасен. Держи.
Сердце Хизаши дрогнуло. Ему почудилось вдруг, что эти слова о нем, выбравшемся двести лет назад из грязи под корнями сосны, но достигшем большего. Он протянул руку и…
Полетел вперед, едва не рухнув носом в воду у ног смеющегося Кенты.
– Вот видишь, никто тебя не укусит! – хохотал он, помогая Хизаши вернуть равновесие по колено в воде. Сандалии пропитались насквозь и прилипли к песку на дне, всасываясь в него. Хизаши зло отбросил руки Кенты, и лилия упала во взбаламученную их возней воду.
– Дурак! Дурак, дурак, дурак! – не мог остановиться Хизаши. – Уйди прочь!
Толкая Кенту, он, правда, сам пошатнулся и все-таки упал на задницу, подняв тучу брызг. Благо у самого
