как ребенок выжил, тетка Ив подписала необычный договор, согласно которому должна была сохранить ей жизнь до совершеннолетия. И, конечно же, договор был не просто формальной бумажкой. Девочка Ив стала мальчиком Ив с молчаливого согласия Совета, а тот, кто желал ей смерти, должен был ждать, пока она покинет Турийские леса. До сегодняшнего дня я наивно полагал, что, пока она в стенах храма, пока рядом есть я, нам ничего не угрожает. Но, Китарэ, – вдруг еще тише заговорил он, – помоги нам, прошу тебя! Я был слишком беспечен, и все, что приходит мне на ум, так это скрыть ее от всего мира, спрятав где-то глубоко под землей! У меня не укладывается в голове, как можно поднять руку на дочь Радави! Это немыслимое святотатство – остановить круг жизни наших миров!
– Вам не следует просить меня об этом, – вдруг заговорил Китарэ. Даже во сне я почувствовала, как от сокрытой в его голосе властности и глубины по моей спине побежали мурашки. – Ив теперь часть моего круга. И я понимаю, насколько она уязвима без поддержки рода. Мы не можем откладывать наше восхождение более. Ис Тарой должен провести церемонию как можно скорее. Я думаю, день зимнего солнцестояния подойдет. Конечно, энергетические потоки еще не столь активны, как в день весеннего равноденствия, но это лучшее, что я могу сейчас. Приготовления будут тайными, как и сама церемония. Но как может Ив обновить магические линии? Что именно она должна сделать? – поинтересовался Китарэ, и, судя по продолжительной паузе и чересчур громкому пыхтению Рэби, он едва сдерживался от грубого словца.
– Дай водички, а? А то ноги не держат уже, – промямлил этот притворщик, изящно уходя от ответа.
Стоило звукам шагов Китарэ чуть удалиться, наставник не выдержал.
– Парящий, отец мой, что за тупица! Еще бы спросил, откуда дети берутся! – прошипел Рэби и с шумом выдохнул. – Так встать в круг, конечно, – чересчур елейным голоском сказал Рэби, стоило Китарэ вернуться.
Даже в моих снах я знала, что Рэби «заливал» вовсю.
– За эти годы я ни разу не слышал о том, что сегодня рассказали мне вы. Ни одного упоминания в книгах, учебниках и летописях. Даже Ожерелье моего отца молчало…
– Старики говорят: где тихо, там и безопасно, – отмахнулся Рэби. – А вот почему тебе не рассказывали об этом, я догадываюсь, конечно, но не думаю, что это важно сейчас. Да ты и сам должен это понимать, не так ли?
– Вполне, – коротко ответил Китарэ.
Мне хотелось сказать, что я-то не знаю. Как же я? Но губы оставались безучастны, а веки закрыты. Сон был таким странным и совсем мне не нравился… Картинок-то нет.
– Хорошо, – вдруг сказал наставник, – середина зимы, значит?
– Да.
– Тогда вам следует побыстрее закончить с тем, чем вы там занимаетесь… Полотно не терпит разбитые души.
Они говорили о чем-то еще, но, кажется, я решила, что сон стал каким-то слишком скучным.
Утро следующего дня было, пожалуй, самым странным в моей жизни. Даже пробуждение в постели наследника выглядело куда менее абсурдно, чем Рэби, который сидел в проходе, и Китарэ, чья голова покоилась на коленях наставника. Эта парочка была похожа то ли на забулдыг, что не смогли доползти до своих постелей, то ли на забытых в коридоре кукол. Китарэ, как и положено императорской особе, спал согласно этикету, сложив ручки на груди, не храпел и выглядел донельзя приличным. Чего никак нельзя было сказать о Рэби, что практически нависал над головой Китарэ и время от времени хрюкал тому в лицо, явно пугая последнего, то и дело заставляя его вздрагивать.
Стараясь не тревожить чуткий сон моей охраны, я аккуратно поднялась с постели, которую Рэби расстилал в гостиной на ночь, и, осторожно переступая через распластанные по всей комнате тела, отправилась к себе. Мое горло продолжало неприятно саднить, и, несмотря на повышенную регенерацию, думаю, сегодня вряд ли смогу полностью восстановиться. В принципе, это было нестрашно. Не могу сказать, что неспособность болтать без умолку меня сильно расстраивала. Я осторожно сняла свой костюм, ощущая неприятную ломоту в теле оттого, что приходилось поднимать руки. Попыталась снять бинт с шеи, но за ночь повязка прилипла к коже, а лишний раз тревожить рану не хотелось. Потому я решила, что можно помыться и так. Странное дело, но я поймала себя на мысли, что меня совершенно не пугает то, что я одна в месте, где едва не умерла. Ну, было и было, подумаешь… Вот примерно так я себя ощущала, глядя на окно, у которого вчера все произошло. Кто-то явно постарался, убирая следы: ни капли крови, ни соринки.
Ледяной душ вернул бодрость телу и ясность уму. Было ли сном то, что я услышала этой ночью? Что-то мне подсказывало, что нет. Возможно, я не все правильно поняла, но раз Рэби рассказывал это в полной уверенности, что я его не слышу, то выпытывать у него подробности пока бесполезно. Я старалась не думать о том, что он говорил о девочках, способных призвать свое отражение. Не хотелось считать себя особенной. Только этого мне не хватало. Я решила сконцентрироваться на том, что к середине зимы я должна быть цела, невредима и способна войти в колыбель своей стихии. Это было самым важным!
– Турийские леса… – прошептала я, облачаясь в кимоно, что выдал храм. В конце концов, зимний вариант был самой теплой и закрытой вещью, что у меня была. – Место, где меня невозможно убить? – пробормотала я, принимаясь за свои волосы. – Какая ирония.
Это на самом деле было забавно. Место, где я потеряла все, где едва не умерла, где прошли самые тяжелые годы моей жизни и где я готова была встретить свой исход, по сути, было моей крепостью.
Стук в дверь заставил меня вынырнуть из собственных размышлений. Не дожидаясь моего ответа, на пороге возник Рэби. Немного помятый после бессонной ночи, но все же донельзя довольный.
– О, готова, хорошо, – расплылся он в улыбке. – Величество велели подождать его. Сказал, на завтрак тебя проводит, – поиграл бровями этот двухметровый мужик, которого, по всей видимости, это известие радовало.
– Чему ты радуешься, могу я спросить?
– Ничему, – продолжая покачиваться в такт одному Рэби известной мелодии, сказал он. – Повязку наложить?
– Не надо, за воротом не видно, – отмахнулась я. – Так все-таки?
– Дремучая ты девка все же, – было мне ответом, хотя это и не испортило настроения наставнику.
Судя по скрипу половицы, он продолжал свои конвульсии, напоминающие дикий танец, пока спускался на первый этаж.
За эту ночь природа совершила
