В римском лагере напротив осажденной Синопы в шатре командующего Лукулл слушал доклад своего полководца Сорнатия, который оправдывался:
– Приходится изощряться и производить колоссальные работы для овладения укрепленным городом.
– Сорнатий, город должен быть взят к утру! Тебе прислали двадцать повозок с конским волосом для изготовления катапульт, а результата нет до сих пор. Если к утру ты все еще будешь стоять у городских стен, я разжалую тебя до трибуна, и вместо легиона ты будешь командовать двумя когортами.
– У меня мало сил!
– Ты получишь подкрепление! Клодий, определи вместе с Сорнатием места штурма для пяти твоих центурий.
Клодий и Сорнатий вышли из шатра, надевая шлемы.
– Что на него напало? – спросил Сорнатий товарища. – Еще недавно он не был таким взбудораженным.
– На него напала Мантикора.
– Кто это?
– Кошечка.
В это время в очередной раз к стенам выдвинулись римские стрелки, которые, прикрываясь передвигающимися на колесах большими деревянными, обитыми кожей щитами, старались прогнать обороняющихся от стен, а следовавшие за ними колонны рабочих заваливали ров землей и устанавливали лестницы для подъема на стены.
– Корабли! – закричал римский офицер в серебристом чешуйчатом панцире, следящий с пригорка за обстановкой боя. – Из гавани выходят два корабля!
Лукулл в кирасе и шлеме вышел из шатра и посмотрел на море, затем на баллисты и катапульты, которые били камнями и мощными дротиками по укреплениям города, и подозвал к себе офицера для поручений:
– Передай центурионам ударить по кораблям из всех карробаллист!
Метальные машины баллисты ударили по кораблям камнями весом один талант[14] каждый. Камни в полете издавали свист, и при падении несколько из них проломили корпусы деревянных кораблей, а свинцовые ядра, так называемая тяжелая картечь, посланные вдогонку, завершили дело: корабли пошли ко дну.
– Молодцы! – похвалил Лукулл. – А теперь сосредоточить все пятьдесят баллист на воротах города!
С наблюдательного пункта донесли, что в море на горизонте появились корабли. Лукулл насторожился. Он уже начал строить план оборонительной операции побережья с целью не допустить подкрепление в осажденную Синопу, как в шатер командующего прибежал офицер и выкрикнул:
– Проконсул, это торговые суда! Их десять.
Суда встали на рейде, и от первого отделилась лодка с людьми, которая шла к берегу моря прямо к римскому лагерю.
– Проконсул, – к Лукуллу обратился офицер из его помощников, – прибыла делегация сына Митридата. Просят тебя принять их.
– Что? Не может быть! – Лукулл не мог поверить своим ушам. Удача сама плыла к нему в руки. – Зови, я приму их!
Привели троих понтийских греков, богато одетых и очень взволнованных. Поклонившись, вперед вышел самый представительный из них:
– Меня зовут Архелай. Мы выполняем миссию наместника Митридата в Боспорском царстве, его сына Махара.
– Я проконсул провинции Азия и главнокомандующий римской армией Лициний Лукулл. Слушаю тебя, Архелай.
– Наместник Боспорского царства Махар шлет тебе приветствие и сообщает: его отец Митридат VI Евпатор полностью проиграл войну.
– Да, именно так! – Внутри Лукулла ликовал победитель. – Уже десятки родственников царя Митридата, его придворных вельмож и советников перешли к нам, римлянам.
– Махар уверен, – продолжал Архелай – что отец и дальше будет бездействовать в почетном плену у армянского царя.
– Я знал, что все окружение понтийского царя разбежится! – Лукулл с торжеством взглянул на своих подчиненных. – И что же Махар хочет?
– Махар изъявляет тебе полную покорность, он претендует на трон отца.
Предательство Махара было налицо. Вот он момент триумфа! Чтобы не показать свою радость, Лукулл принял озабоченный вид и холодно спросил:
– Ну и….?
– Разуверившись в отце, Махар прислал тебе наследственную диадему царей Понта. – Архелай взял у товарища шкатулку и открыл ее.
На красном бархате, сияя и маня, лежала диадема Митридата, еще лучше и богаче той, что захватили в бою при Кабире. Лукулл знал толк в драгоценностях. Диадема, символ царского достоинства, головное украшение царя в форме золотого кольца с драгоценными камнями и белыми лентами сзади, имела династическую эмблему – шестилучевую звезду над полумесяцем – и была изготовлена с особым изяществом.
– Несомненно, только предводитель понтийских греков мог носить эту диадему. – Взяв венец в руки, Лукулл поднял этот символ власти высоко над головой и победоносно посмотрел на свое многочисленное окружение из римских офицеров. Послышались одобрительные возгласы. Перекрывая гром ударов метательных машин и крики воинов, он воскликнул: – Победа – удел смелых и сильных людей, одерживает победу тот, кто проявляет наибольшее усердие и благоразумие! – Затем он снова взглянул на Архелая: – Ну и….?
– Махар шлет тебе десять кораблей с хлебом, он просит признать его другом и союзником римского народа.
«Какая удача! Хлеб в амбарах заканчивается, кормить население и армию нечем, – думал Лукулл, – впрочем, иначе и быть не может. Победитель получает все!»
А вслух сказал:
– Я похлопочу перед римским сенатом о признании Махара другом и союзником римского народа, взамен мне нужен хлеб для армии. В Тавриде его много, не зря же скифские цари изображают хлебный колос на своих монетах!
– Да, проконсул, – отвечал Архелай, – твои слова я передам Махару.
«Победа! Победа!» – ликовал Лукулл, когда понтийская делегация ушла.
– Клодий! – позвал он. – Ты понимаешь, что произошло? Это исторический момент! Армянский царь остался в одиночестве, его воины недостаточно обучены, военная организация слаба, полководцы воюют по старинке. Я всегда верил в свою звезду, и вот он миг удачи!
Клодий промолчал. А Лукулл, взглянув на диадему, лежащую на столе, произнес:
– Этот дар Махара я присоединю к синопским трофеям, Преция будет довольна. Клодий, отправь Архелая с этим венцом к стене города, пусть уговорит защитников сдаться.
Киликийские наемники грабили город. Наконец, устав от разбоя и убийств, киликийцы подожгли его и начали грузиться на оставшиеся неповрежденными торговые суда в гавани, чтобы бежать. Каждый из них затаскивал на судно по одному, по два, а то и по три мешка с имуществом состоятельных жителей. Суда вышли в море. Несколько перегруженных, плохо управляемых кораблей стали переворачиваться, унося на дно и добро, и команду.
Над городом взвилось пламя пожара. Люди на крепостных стенах, видя, как погибает их прежде цветущий город, плакали. Архелай и его два спутника подошли к воротам столицы, шум боевых действий вдруг стих, и в наступившей тишине Архелай услышал со стены голос Селевка:
– Архелай, зачем ты пришел?
– Селевк, все кончено! Вот, смотри! – И он поднял над головой диадему Митридата. – Махар захватил власть в царстве и перешел на сторону римлян, он прислал им десять кораблей с хлебом. Прекращай бессмысленное сопротивление! Как я вижу, и защищать-то уже нечего.
После непродолжительной тишины раздался скрип, и огромные, обитые медными листами ворота города отворились, показалась фигура Селевка, перевязанного бинтами, но с мечом в руке. Он, прихрамывая, подошел к Архелаю и долго смотрел ему в глаза, а потом вместе с ним направился в лагерь противника.
Город пал. В римском лагере, представ перед Лукуллом, стоящим у белоснежного шатра, в окружении большого числа легионеров, Селевк опустился на одно колено и протянул двумя руками меч победителю.
– Гарнизон Синопы сдается на милость победителю, – сказал он.
Лукулл дал знак, и офицер забрал меч. Сделав несколько шагов вокруг Селевка, он сказал:
– Милости не будет. Ты и твои солдаты дорого заплатите за свое упрямство. Скажи, где сокровища Митридата, и я сохраню тебе жизнь.
Селевк поднялся с колена и гневно посмотрел на Лукулла:
– Я загрузил их на корабли, которые ты потопил!
– Что?! – завопил Лукулл. Его глаза вылезли из орбит, кулаки сжались, лицо перекосилось, сердце бешено застучало. В таком состоянии своего главнокомандующего не помнил никто из его подчиненных. В любой ситуации Лукулл был выдержанным, спокойным, трезвомыслящим, и вдруг взрыв негодования!
Город сгорел дотла. Единственное, что досталось Лукуллу, это чудом сохранившаяся чудесная греческая статуя бога-покровителя воров Автолика, который, согласно мифам, был самым хитрым и ловким вором и разбойником.
В крепости Бнабел Митридат чувствовал себя пленником, хотя и почетным, несмотря на то что вся крепость была в полном его распоряжении. По-прежнему охрана была в основном армянская, и весь персонал тоже был армянским. Отряд понтийских воинов был расквартирован в соседнем городке, и только несколько вельмож были рядом. Хорошему настроению не способствовало даже то, что Тигран прислал к нему своего лучшего повара.
