Джеймс Сваллоу - Обагренное божество

Он взглянул на сжавшегося сервитора, и сделал небольшую паузу, перед тем как вбить его в пол. Затем инквизитор медлительно раздавил своим тяжелым ботинков глотку раба. Удовлетворенный, Штель качнул рукой и бросил Грааль в стену комнаты, о которую тот разбился с мокрым шлепком. Идиоты слишком поздно поймут, что мои планы им не разрушить, сказал сам себе Штель. Небеса Шенлонга будут плакать кровью!

— Я так приказываю! — Заорал он, его голос эхом разнесся по пустой комнате.

Рафен склонил голову, когда гимн Барбаросса вошел в крещендо. Тысяча голосов вознесла священные тексты к крыше погрузочной палубы. Со всех сторон Кровавые Ангелы возносили свои молитвы примарху и Богу-Императору. Когда песнь закончилась, он провел голой рукой по болтеру, прикоснувшись к надписи, которую он кропотливо выгравировал за десятилетия его военной службы. В Ордене не было двух одинаковых орудий; каждый Десантник превращал свое в комбинацию оружия и молитвенной иконы.

Оружие Рафена несло на себе перечень всех битв, на которых он дрался, как и отрывки из его любимых Глав в книге Лордов. Он нес их в своем сердце, но присутствие слов было поддержкой, которая укрепляла его решимость. Развернув оружие от себя, он открыл казенник в ритуальном жесте и ожидал боевого благословения Капелана.

Его взгляд пробежался по палубе. Колонны машин медленно маневрировали, загружаясь в десантные корабли "Громовых ястребов", танки "Хищник" образца Ваала грохотали в одной линии с транспортниками "Носорогами" и "Секачами". Он и большинство других Кровавых Ангелов будут заброшены на поверхность Шенлонга другим маршрутом; удлиненные десантные капсулы "Ветер смерти" десятками стояли открытые перед собравшимися солдатами. Рафену, казалось, что они напоминают странные семена от гигантского металлического растения. В самом деле, когда они нападут на Несущих Слово, они посеют ростки мести Императора на украденный мир-кузницу.

Внезапное волнение привлекло его внимание. В передних рядах, успокаивающие голоса говорили взволнованным тоном, нарушая расположение собравшихся вокруг одной из капсул. Рафен встал с колен и пошел в их сторону. Он увидел Туркио и боевой-брат повернул в его сторону голову.

— Рафен, может быть будет лучше, если ты отойдешь…

Он растолкал ряды и увидел преклонившего колени Кориса, который, кажется, глубоко и почтительно молился. Затем тело старого воина дернулось, низкое рычание слетело с его губ. Рафен похолодел; он мгновенно распознал симптомы.

— Когда…?

— Он был угрюм, когда подошел, — прошептал Туркио, — и пока продолжался гимн, он, кажется, стал еще более расстроенным.

Кровавый Ангел облизнул губы.

— Я боюсь, это дело для Капелана.

Рафен проигнорировал его и сел на колени так, чтоб можно было увидеть лицо Кориса.

— Брат-сержант, ты слышишь меня?

Корис поднял голову, и дыхание замерло в горле Рафена. Лицо ветерана было искорежено едва сдерживаемой яростью, его глаза были темными впадинами звериной ненависти. Он обнажил зубы, с его губ стекала слюна.

— Рафен, — рявкнул он, — ах, парень, крылья, ты слышишь их? Звуки врага и горн проклятого Хоруса?

Шея сержанта вздыбилась мускулами, когда он напрягся, чтоб сдержать кипящий гнев внутри себя.

— Дворец Императора лежит в руинах, ты видишь?

Его дыхание было шипением сквозь зубы.

— Это реальность? Я вижу это и все же не вижу… Чаша! Она отравлена?

Туркио отрывисто кивнул.

— Это "черная ярость".

Генетическое проклятье. Говорить об этом было почти табу среди Кровавых Ангелов и все же, "черная ярость", "недостаток", "красная жажда", каким бы именем это не назови, это была та самая вещь, которая определяла нрав Ордена. Ученые и историки Космодесантников Ваала часто говорили о генетическом наследии великого Сангвиния с почтением в голосе. Настолько сильна была мощь чистого геносемени, что даже через десять тысячелетий после смерти от рук изменника Воителя Хоруса, психическое эхо этой последней, ужасающей схватки было неизгладимо запечатлено в клетках каждого Кровавого Ангела. В моменты величайшего стресса, сила этой травмы разгоралась в них, что и произошло с Корисом. Воинам, каждому из них, была хорошо знакома восхитительная мощь ярости, привлеченная зазубренным лезвием боевого безумства, но это было постоянным испытанием их характеров, сдерживать безумие берсерка. Эта сила, которая скрывалась в коллективной родовой памяти воинов Ваальцев, выходила на поверхность — как сейчас и произошло, в канун битвы Кровавые Ангелы становились одержимыми запечатленными воспоминаниями. Они смотрели на мир так, как видел его Сангвиний и начинали верить, что они сами были примархом, сцепившимися в смертельной схватке с Хорусом, пока вокруг них пылала великая Терра. Для настолько поглощенных этим людей, ворота в сумасшествие были открыты настежь.

Рафен положил свою руку на плечо сержанта.

— Корис, послушай меня. Это я — Рафен, твой друг и ученик. Ты знаешь меня.

— Знаю… — выдавил Корис, — ты должен остерегаться… Зловонная кровь! Оскверненная чаща…

— То, что ты видишь — видения. Ты не должен позволить им пересилить тебя или ярость поглотит твой разум!

На какую-то долю мгновения взгляд Кориса, кажется, просветлился.

— Я чувствую боль его смерти, как свою собственную! Она мчится через меня…. Но что-то… не так…

Рафен заметил приближающуюся фигуру в черной броне.

— Брат, отойди в сторону, — сказал Туркио, — ты не должен вмешиваться.

— Что здесь происходит? — Десантник перевел взгляд от старого воина на чудовищный шлем-череп Капеллана. Рафен узнал жреца Брата Делоса, того же человека, который обращался к Аркио в великом зале.

— Ваше преосвященство, — начал Туркио, — я боюсь, наш достопочтенный Сержант Корис колеблется на краю порчи.

Рассерженной горой Рафен повернулся к ним обоим.

— Я не хочу этого слышать! Он смотрел в лицо ярости тысячи раз и уберег свою душу от этого, и в этот раз будет так же!

Даже пока Рафен говорил, он знал, что в этот раз так же уже не будет. Делос опустил свой визор и положил свою руку на руку Рафена.

— Ты не сможешь переубедить его словами, брат, — сказал он мягко, — жажда забирала величайших из нас… Лестарллио, Тихо на Темпесторе, даже Мефистона…

— Мефистон не сдался! — Огрызнулся Рафен.

Опытным взглядом Капеллан изучил Кориса.

— Но Мефистон был единственным. Твой учитель не устоит долго перед тягой. Ты позволишь ему обезуметь от боли, брат? Или отойдешь в сторону и позволишь даровать ему шанс упокоиться?