Все смотрели на него, а он не знал, что еще сказать. Он призывал к миру, а в голосе его против воли прорывалось раздражение. На язык просился совет: «Бери свою дочь, Гуннвид хёльд, и уезжай отсюда!»
– Я думаю, что обеты от времени не становятся менее прочными, зато со временем растет сила конунга, – сказал он вместо этого, не веря ни единому собственному слову и отчаянно презирая сам себя. – С каждым днем слава Бергвида конунга ширится и растет, к нам прибывают новые люди, вести о подвигах конунга наводят страх на врагов. Чем больше его слава, тем больше чести для любого рода породниться с ним. Чем позже состоится свадьба, тем больше чести она принесет тебе, Гуннвид хёльд.
«Что я несу! Чтоб я сдох!» – кричало у Хагира в голове во время речи, которая ему самому казалась нелепой. Это он, сын Халькеля Бычьего Глаза и племянник Ингвида Синеглазого, унижается перед каким-то Мягкоперым Гуннвидом и даже перед Бергвидом, потому что из кожи вон лезет ради пользы презираемого родича. Сам Бергвид в это время сидел на почетном месте с кубком в руке и равнодушно-надменным лицом. Вы, дескать, решайте мои дела, а достоинство конунга выше мелких дрязг. Уже глотнул с утра и пива, и меда, и браги. Чтоб ты сдох! После пива о своем гордом достоинстве и славной мести мечтается гораздо лучше.
Гуннвид нахмурился и хотел ответить, но вмешалась девушка.
– Я согласна с речами Хагира ярла, – сказала Гуннфрида, бросив на него многозначительный взгляд. – Я не так стара и дурна, чтобы торопиться устроить свою судьбу. Я согласна ждать, сколько угодно судьбе… и Бергвиду конунгу.
Ее надменный вид говорил не о смирении, а скорее о тайной издевке. Она знала себе цену и вовсе не считала, что Бергвид очень ее осчастливил своим сватовством. Если он не умеет ее оценить, то ему же будет хуже! Она-то прекрасно обойдется без какого-то там сына рабыни!
Хагир снова поймал ее взгляд: она как будто хотела именно до него донести свое мнение о Бергвиде сыне Стюрмира. От сознания этого скрытого взаимопонимания Хагиру было легче, но в то же время он стыдился перед умной девушкой своего притворства.
Все же его старания не пропали даром: суровый Гуннвид не уехал, а остался на пир. К вечеру все развеселились, Гуннвид и Гримкель Черная Борода сидели вместе и пили из одной чаши, толкуя о будущих достижениях.
– Я отомщу! – вопил Бергвид, размахивая почти пустой чашей и брызгая остатками пива на близсидящих. – Я отомщу за мой род, за мою мать! Моя мать! – с пьяным отчаянием восклицал он, дергая за зеленые стеклянные бусы на груди. Их привезли ему посланные за Даллой вместе с вестью о ее смерти. – Моя мать, лучшая из женщин! Во всем Морском Пути нет такой! Она умерла в рабстве! Я отомщу! Отомщу всем, кто виновен в ее смерти!
– Ничего, скоро найдется другая женщина, которая вознаградит тебя, конунг, в твоей потере! – посмеиваясь, утешал его Донберг хёльд и подмигивал в сторону Гуннфриды. – Отличная женщина, ничуть не хуже!
Но Гуннфрида уже не улыбалась, как раньше, и не играла глазами в ответ на эти намеки. Видеть будущего мужа пьяным и размякшим – совсем не большое удовольствие для уважающей себя девушки. Минуя Бергвида, она глянула на Хагира, и ему казалось, она спрашивает: тебе не стыдно за твоего родича и конунга? А если стыдно, что же ты его не уймешь? Ведь это ты достал нам его из-под земли, ты за него отвечаешь!
– Что-то мне совсем не нравится наш конунг! – бормотал рядом с Хагиром Яльгейр Одноухий. – Хоть он и сын Стюрмира, но…
– Никакой сын великана не принесет столько вреда, сколько этот сын Стюрмира! – злобно шипел с другой стороны Брюнгард сын Брюньольва.
Он происходил из рода Хейнингов, которые не один век жили на Остром мысу по соседству с Лейрингами и мало уступали им в знатности. Подростком Брюнгард присутствовал в святилище Стоячие Камни в тот самый вечер, когда пророчество древних великанов пообещало Квиттингу конунга-мстителя – Бергвида. Теперь же Брюнгард смотрел на конунга с ненавистью.
– Этот пьяный урод только позорит нас перед людьми! – возмущался он. – Мой отец погиб вместе с его отцом, но он гордился своим конунгом! А как я пойду с этим… Чтоб его тролли задавили вместе с его мамашей! Это она во всем виновата, чтоб в Хель на ней дрова возили и поленом погоняли! Дрянь! – В запале Брюнгард даже не помнил, что обращается к родичу этой женщины – так жгли его душу рассказы матери о давних событиях, положивших начало Великанской зиме нынешних бед. – Это она поссорила Стюрмира конунга с его старшим сыном! Это она погубила Вильмунда, из-за нее он попал в руки фьяллей! А уж получив в жертву конунгова сына, Один, понятное дело, стал все победы отдавать фьяллям. Она, Далла, сеяла раздор, из-за нее и Фрейвид Огниво был убит! Если бы не она, наши разбили бы козлиноголовых еще тогда, восемнадцать лет назад! Или потом, когда Ингвид Синеглазый…
– Перестань! – с досадой одернул его Хагир. – Нечего валить все на нее одну! Все остальные тоже были хороши! Куда же они смотрели? Или все были дураки, что позволяли ей вертеть собой? И Стюрмир, и Фрейвид, и все прочие? Твой отец, мой отец? И они тоже дураки безвольные?
– Ах, прости! – ядовито спохватился Брюнгард. – Я и забыл, что она сестра твоего отца. Можешь вызвать меня на поединок. И зарубим друг друга, последний из Лейрингов и последний из Хейнингов! И пусть нас похоронят вместе. Только этого тут и не хватает для полной красоты!
Хагир промолчал, и Брюнгард продолжал с той же горячностью:
– А теперь ее выродок позорит нас! Сын Стюрмира! Какого тролля она нашла у себя под кроватью и приняла за Стюрмира? Стюрмир хотя бы делал дело, хоть и не с того конца! А этот только пьянствует, да хвастается, что его избрали боги, да любуется оружием тех колдунов. Его послушать, так мы все должны умереть от счастья, что его в жизни повстречали! Из-за него мы никогда не соберем толкового войска, а кого соберем, те разбегутся! Лучше бы уж конунгом назвался кто-нибудь другой!
– Вот и я говорю! – Яльгейр ткнул Хагира в плечо. – Слушай! А давай мы тебя провозгласим конунгом! Ты родом не хуже его! А заслуг у тебя больше! А? Соберем тинг…
– Не надо! – Хагир резко мотнул головой. – Сейчас не время менять конунга. Уж если мы его признали, мы должны идти за ним до конца. А если менять конунгов перед каждой битвой, то мы все в конунгах перебываем, а дело не сдвинется!
– Правильно! Хе-хе! – оживленно подхватил Вебранд и в знак одобрения хлопнул Хагира по колену. – Пусть щенок моей вороны сам за все отвечает! Мы с тобой сделаем свое дело – отомстим за своих! А его разобьют, и он опозорится, туда ему и дорога!
Хагир молчал. Все говорят одно и то же. Слово «разобьют» висит в воздухе. Все здесь такие же, как он, пришли исполнить свой долг, чтобы не было стыдно. А в победу никто не верит. Ни один человек. Кто не говорит об этом вслух, тот думает про себя. Твоя жажда деятельности, как говорил Вигмар Лисица, есть то же тщеславие – желание нравиться самому себе. Чтоб ты сдох…
