– выводил Вебранд ему вслед, слегка покачиваясь и увлеченно закатывая глаза.
– Ну, хватит! – унимал его Хагир. – Такими стихами с ног собьешь! Любой пьяный тролль лучше сочинит!
– А? – Вебранд перестал орать и похлопал глазами. – Не всякий тролль вспомнит подходящую песню вовремя. А где девушка? – Он вытянул шею, заглянул Хагиру за спину, но никого там не нашел. – Убежала? Ну, и правильно. А ты молодец! – Он опять хлопнул Хагира по плечу, и тот отметил, что уже привык к этим тяжеловесным выражениям дружбы. – Мой воспитанник не умеет ее ценить – ему бы только напиться да орать о своей мамаше! Весь в нее! Такой же самовлюбленный болтун! Отбери у него девчонку, он другого и не стоит!
– Ладно! – недовольно хмурясь, Хагир махнул рукой. Ему не хотелось об этом говорить. – Откуда такой сногсшибательный стих?
– Я сам и сочинил! – с гордостью доложил Вебранд. – Что, ничего? А! Я ведь тоже однажды отобрал девчонку у одного надутого болтуна! Мне ее нипочем не хотели отдавать – ну, так я сам взял! Так и надо! Это я ей сочинил. Я сказал, что она будет моя, так все и вышло!
– И чем все кончилось?
– А чем… – Вебранд сглотнул, задумался, и Хагиру уже казалось, что тот забыл, о чем они говорят. – Да ничем! Чем все кончается? Костром и погребальными башмаками. И я там буду… в свое время. Осталась одна писклявая… Одна такая вот маленькая девчонка. – Вебранд неопределенно повел в воздухе рукой, не решаясь наклониться, чтобы не потерять равновесия. – Ее воспитывает дочь конунга! Вот какого я знатного рода![18] Хе-хе! Ты ведь рад, что познакомился со мной? Ведь я – надежный друг?
Вебранд заглянул Хагиру в глаза, вытягивая шею, чтобы стать повыше. Хагир хмурился: он не любил пьяных откровений, клятв и заверений. Но глаза Вебранда были не так уж и пьяны: они смотрели в надеждой и ожиданием. И Хагир вдруг с изумлением осознал: а ведь у него сейчас нет никого ближе, чем этот непонятный человек, год назад бывший его самым злым врагом. Этот человек… Как давно Хагир даже в мыслях не называл Вебранда полуоборотнем! Тот вовсе не сделался лучше, просто Хагир привык к нему, и скрипучий смех, когда-то так раздражавший, теперь вовсе не кажется противным. По привычке он вспомнил Стормунда, но и это воспоминание не вызвало в душе никакой ненависти к убийце прежнего вождя: Стормунд теперь казался жертвой какой-то стихийной силы. А Вебранд, что ни говори, делает то же дело, которое делал бы Стормунд, останься он в живых, – сражается с фьяллями.
Каких только шуток не выкидывает с человеком судьба! Хагир мысленно сравнил себя нынешнего с тем, что был год назад, и впечатление было такое, что весь его мир перевернулся вверх ногами. Он хотел защитить свой дом – и теперь у него нет вовсе никакого дома. Он хотел отомстить фьяллям за гибель рода и разорение Квиттинга – и торчит в глухой усадьбе, где кровь проливают только куры и поросята под ножами челяди. Он мечтал найти вождя для войска – и терпит Бергвида, бывшего раба, которого презирает за его заносчивость и самовлюбленность. Он любит Хлейну и хочет быть с ней – и за три моря от нее обнимает Гуннфриду, которая ничуть на нее не похожа. А Хлейна, надо трезво признать, скорее всего, уже замужем за Фримодом ярлом… А у него никого и ничего нет, кроме Вебранда Серого Зуба, с которым давно надо бы расстаться, да все никак не получается. Сначала привязался, как злая судьба, а теперь уже и сам не отдашь…
– Конечно, я рад, что познакомился с тобой! – чистосердечно ответил Хагир и тоже похлопал Вебранда по плечу. – И могу тебя заверить: ты – лучший скальд в этом дворе!
– Ну, и правильно! – Вебранд остался вполне доволен. – И вот что я тебе скажу: давай бросим щенка моей вороны, возьмем девчонку и поедем домой! Отдохнем, отпразднуем Середину Лета, попьем пива, попляшем у костра…
– Поздно, – сказал Хагир, имея в виду Середину Лета.
Середина Лета была уже совсем рядом.
С вершины горы открывался вид на прибрежную полосу и людское копошение на ней. Из такой дали люди казались черными муравьями, и, конечно, никто не сумел бы разглядеть ее, но Дагейда выглядывала из-за камня осторожно, пугливо, всякий миг готовая спрятаться опять. Ее бледное личико застыло, только огромные желтые глаза смотрели напряженно и одни на всем лице казались живыми. Рыжие жесткие волосы совсем не выделялись среди груд высохшей еловой хвои. Сейчас она была точь-в-точь еловый тролль, с опаской выглядывающий из-под корней.
Взгляд ведьмы шарил по людской толпе, выискивая кого-то. Нет… нет… его нет. Она видела три больших корабля и несколько мелких, и у каждого на переднем штевне красовалась голова рогатого дракона. Войско было хорошо защищено: рукоятями мечей в виде молота, маленькими серебряными молотами на шейных гривнах воинов, чеканными изображениями молота на поясных бляшках и щитах. Знак Тора и его огненного оружия пугал ведьму: с берега на нее веяло жаром, слабым издалека, но грозящим сжечь, если она подойдет близко. Один человек со знаком молота – еще ничего, но когда их пять сотен…
Черный дракон… Меч по имени Дракон Битвы, когда-то принадлежавший ее отцу и погубивший его, не давал покоя Дагейде. Зная, что рано или поздно фьялли придут, она ждала встречи с мечом и боялась его. Но его не было. Торбранд конунг не пришел, черный Дракон Битвы остался далеко за морем, в Ясеневом фьорде.
Дагейда тихо отползла дальше от берегового обрыва, встала на четвереньки и только потом на ноги. Отойдя к дальнему от обрыва краю скалистой площадки, она села прямо на землю и вытащила из-за пазухи маленький кожаный мешочек. Развязав ремешок, Дагейда высыпала к себе на колени горсть небольших округлых камешков – бурых, серых, желтоватых, белых. На каждом из них была процарапана руна. Дагейда разровняла ладонями и без того ровный мох перед собой и разложила камешки рунами вниз. Личико ее стало сосредоточенным, брови сдвинулись.
– Идите ко мне сюда, духи земли, духи огня, духи ветра и духи воды! – бормотала она себе под нос, поглаживая рунные камешки. – Идите ко мне, духи камней и корней, лунные альвы и угли пустых очагов! Идите ко мне, отблески клинков и шорохи веретен, придорожные можжевельники, тени облаков на воде! Идите ко мне, духи того, что должно быть, того, что есть, и того, чего никогда не будет! Я просею вас через ветер, я расчешу вас гребнем воды, я замешаю вас в котле небесных бурь! Идите ко мне!
Закрыв глаза, Дагейда подняла ладони над разложенными камешками, потом медленно опустила их и взяла один. Не открывая глаз, она приложила камешек руной ко лбу, послушала, потом опустила его на колени и из того же мешочка вытряхнула осколок кремня. Он не походил на те обломки и осколки «огненного камня», что грудами валялись вокруг: он был не рыжим и не коричневым, а серым с беловатыми пятнами. По виду он напоминал лезвие маленького ножа без рукояти и был покрыт сколами, похожими на мелкие чешуйки. Дагейда слегка царапнула себя по запястью левой руки, быстро лизнула порез, потом поймала кончиком каменного лезвия новую каплю крови. Кровь ее была голубоватого цвета, чуть серебристая, как некоторые из древесных лишайников. Лезвием ножа ведьма перенесла каплю крови на камешек и окрасила очертания процарапанной руны.
