Битва кипела в долине, как в чудовищном котле, вереск под ногами был истоптан до земли и залит кровью. Железные волны то сшибались и скручивались в один чудовищный узел, то снова рассыпались осколками, мелкими схватками двух-трех человек. Туман давно растаял, солнце смотрело прямо в долину, слепило воспаленные глаза, и в этом солнечном свете над зрелищем сотен смертей было что-то дикое, невозможное. Казалось, злоба и смерть должны повиснуть над долиной черным облаком и заслонить солнце; но солнце смотрело, и ничего от этого не менялось.
Квитты потеснили врагов, битва теперь шла на месте ночного стана фьяллей, под ноги бьющимся попадали остатки затоптанных костров, котлы, обглоданные кости, заплечные мешки, бревна, хворост и лапник. От строя тех и других давно уже ничего не осталось, каждый выискивал себе противника сам. Где-то хёльд еще кричал, собирая к себе рассеянную дружину, чтобы снова ударить мощным общим кулаком, но многие его не слышали, отчаянно сражаясь за свою жизнь, и кроме этого других целей уже не существовало.
Хагир рубанул мечом по шее фьялля, тот упал на него; обжигающе горячая и липкая струя крови хлынула прямо на грудь Хагиру и задела лицо. Отскочив, он не сумел выдернуть меч вовремя и выпустил рукоять. Рядом мелькнуло невидимое движение, Хагир отскочил, но без меча руки казались непривычно легкими и пустыми, а сам он был как без рук. Скользнув взглядом по земле, он заметил рукоять и тускло блестящее железо секиры; дернув рукоять из мертвой руки, он мельком отметил в лежащем теле что-то знакомое. Хагир кинулся с секирой на фьялля, но чужая секира казалась неудобной и тяжелой, окровавленная рукоять скользила в ладони. Собственное дыхание вырывалось из груди с хрипом, но уши заложило, и он ничего не слышал. Фьялль отскочил, Хагир кинулся за ним, ноги цеплялись за что-то, а до убегающего врага было так далеко… И внезапно Хагир сообразил, что бежит по широкому пустому пространству, усеянному только мертвыми и ранеными. Где-то по сторонам еще виднелось людское движение, но стало заметно просторнее.
Фьялль бежал прочь, левая рука у него висела, как неживая, и весь рукав был темно-красным. Хагир остановился и опустил чужую секиру. Перед глазами встало только что виденное, и он вдруг сообразил, что взял оружие из мертвых рук Оддбьёрна Мухи. Стояла тишина, отдельные звуки вокруг заглушались шумом крови в ушах. Перед глазами плыли цветные пятна, голова кружилась. Хагир потерянно огляделся, не зная даже, где находится. Почему так тяжело идти? Он стоял на склоне одной из гор, а долина, где началась битва, осталась внизу и казалась ужасно далекой. Позади него истоптанный вереск усеивали темные тела. Они все выглядели одинаковыми и не были похожи ни на людей, ни на бревна, ни на камни – что-то нелепое, какой-то морок, что-то такое, чему нет названия… А Хагиру все мерещились летящие в замахе руки, напряженные плечи, искаженные лица… Призраки метались по равнине, и он видел их яснее, чем вереск и лежащие тела.
Ему было тяжело и неловко. Выпустив ненужную секиру, Хагир поглядел на себя, будто хотел понять, что же он собой представляет. Руки и ноги казались чужими, он не узнавал собственную одежду – сплошь залитую кровью, заскорузлую, липкую. Распустившиеся волосы противно липли к шее и к щекам; с трудом подняв тяжелую непослушную руку, Хагир хотел убрать с лица пряди, но только измазал щеку свернувшейся кровью и пылью. Солнце смотрело с вершины небосвода. Был полдень. Но казалось, что это утро украли, потому что его не было. Хагир не помнил этого времени.
По краям долины шевелились люди. За горой боевой рог пел что-то непривычное, и сознание Хагира само собой отметило, что там, впереди, фьялли. На дне долины на высоком древке трепетал смутно знакомый стяг. Хагир побрел назад, еле передвигая ноги. Вокруг него стонали и шевелились раненые, кто-то пытался сесть, подняться, кто-то окликал его, и Хагир слышал, но не мог сообразить, чего от него хотят. Весь мир казался пустым. На ходу он вспомнил, что этот стяг – Бергвида. Жив ли конунг квиттов? Сейчас мысль о Бергвиде не вызвала ни радости, ни негодования; как-то само собой пришло убеждение, что уцелеть в битве тому было невозможно.
Перед стягом стояла толпа. При виде Хагира люди расступились. Его узнали, но он почти никого не узнавал. На земле лежал какой-то человек с раскинутыми руками и ногами. Череп был проломлен мощным ударом сверху, кости вдавились внутрь так глубоко, что лицо стало неузнаваемым. Только черная борода казалась знакомой.
– Мой родич Гримкель погиб как истинный герой! – хрипло сказал кто-то, и голос тоже показался знакомым. – Он не опозорил рода моей матери.
Хагир поднял глаза, увидел Бергвида и только теперь сообразил, что на земле лежит Гримкель Черная Борода. А сам Бергвид казался призраком прошлого, того прошлого, в котором все умерли.
– Да, это верно, – негромко подтвердил чей-то усталый голос. – Лейринги, бывает, живут нелепо, но умирают как истинные воины.
– Конунга прикрыл, – бросил еще кто-то.
– А что же? Родич!
– Он искупил свой позор, – прошептал кто-то за плечом у Хагира, и теперь он сразу узнал голос Брюнгарда. – Теперь Один примет его. Ну, а ты как? Жив? Ранен?
Он обращался к Хагиру. Хагир обернулся, посмотрел на знакомое лицо и понемногу сообразил, что, выходит, из прошлого кое-кто уцелел. Поток жизни, прерванный в его сознании прошедшей битвой, зацепился за прошлое и снова стал цельным.
– Хагир! – Кто-то с другой стороны тронул его за плечо, и он увидел знакомые лица Лэттира и Морда. – Ты не видел нашего старика?
– Нет, – впервые после битвы Хагир подал голос и сам удивился, как хрипло и чуждо он звучит. – Вы же были с ним?
– Сначала да, а потом нас оттерло… Я был с ним, но он рвался к Хрейдару, и я не успел… Он кричал, что в помощниках не нуждается… Ну, один на один, ты понимаешь…
– Где? – хрипло выдохнул Хагир.
Пустая равнина вдруг показалась совсем пустой, как будто в ней не было даже земли. Откуда-то потянуло ветром, стало холодно, хотя солнце светило по-прежнему ясно. Покрытая чужой кровью одежда стесняла движения, хотя от рубахи остались одни лохмотья. Душу пронзило мучительное беспокойство. Весь смертный ужас, оставленный позади, теперь догнал: Хагир осознал, что грозило ему и другим. Где он? Где Вебранд, полуоборотень? Почему его не слышно? Он уже бегал бы, размахивая окровавленной секирой, хвастал числом убитых врагов, показывал снятые с трупов гривны и обручья, громко благодарил богов и предков за помощь, утешал неудачников, давал советы… «А вот тут тебе надо было его подсечь, и обухом… Ну, ничего, в другой раз… Что, хорош перстень? На полмарки потянет! Хочешь, подарю, хе-хе!» Где он? Беспокойство нарастало, уши поджимались от напряженного желания поймать-таки обрывки знакомого голоса, хоть где-нибудь… Сейчас он выйдет из-за дерева, помахивая чужим поясом…
