Земля сотряслась, когда бог-машина, наконец, рухнул. Остроконечный собор обрушился со спины гиганта бесценными архитектурными обломками — груда камней и искорёженной брони засыпала остатки разрушенной головы “Императора”. Руки “Вестника Бури” со скрежетом вывернулись из корпуса, когда древний гигант рухнул на землю с такой силой, что удар ощутил весь город.
Голову оторвали до того, как рухнуло тело, обнажив гнёзда энергетических кабелей и соединительных проводов, похожих на миллион змей. “Сокрушитель Богов” вцепился одной из многочисленных рук в голову “Императора”, стиснул, смял, а затем швырнул в сторону, словно кручёный мяч из металлолома. Падение смягчила небольшая мануфактория — бронированная рубка весом в несколько десятков тонн ударила сбоку в здание и сокрушила часть опорных колонн.
На борту “Сокрушителя Богов” главный ксенос шумно хвастался перед подчинёнными эффектностью, с какой оторвал и уничтожил голову имперского титана. Разумы тварей посчитали, что она станет весьма впечатляющим трофеем, который стоит повесить на гарганте.
Немногочисленные члены экипажа, защитники скитарии и техножрецы, которые смогли выжить при падении “Вестника Бури” выбирались из выходов и пробоин, покрывающих громадину. В слабом полуденном свете солнца Армагеддона они были истреблены мародёрствующими вокруг мёртвого титана орками.
Удивительно, но секунд-модератус Лонн оказался одним из них. Ему удалось освободиться от ограничителей и соединительных кабелей, что связывали пилота с умирающим богом-машиной и покинуть рубку к тому времени, как “Сокрушитель Богов” обезглавил “Вестника Бури”. При последовавшем падении модератус сломал ногу в двух местах, получил сотрясение мозга, когда коридор ушёл из под ног, чем отправил пилота в полёт по спиральной лестнице, и ещё потерял несколько зубов, когда ударился головой о перила.
Передвигаясь на руках и коленях, волоча сломанную ногу и чувствуя себя словно пьяный из-за сотрясения мозга, Лонн выбрался из аварийного люка и лёг на тёплую металлическую броню корпуса “Вестника Бури”. Несколько секунд он оставался на месте, тяжело дыша и истекая кровью под слабым солнечным светом, а затем продолжил медленно ползти вниз к земле. Меньше чем минуту спустя его убили мародёрствующие орки, наводнившие поверженного титана.
Несмотря на боль, он смеялся, умирая.
Гримальд, наконец, вошёл во внутреннее святилище.
Здесь он был не воином, а скорее паломником. В этом реклюзиарх не сомневался, хотя после слов Неро, он мало в чём был полностью уверен. Капеллан провёл совсем немного времени в Храме Вознесения Императора, чтобы это чувство появилось в нём, но оно бесспорно было. Он почувствовал себя дома на умиротворённой и священной земле впервые с тех пор, как покинул “Вечный Крестоносец”.
Это очищало.
В прохладном воздухе не было привкуса огня и крови, как на планете, на которую у него не было ни малейшего желания ступать. Тишину не раскалывала барабанная дробь войны, в которой он не желал участвовать.
Аугметированные младенцы — лоботомированные детские тела которых не старели благодаря генетическим манипуляциям и гормональному контролю — были усовершенствованы Адептус Механикус и служили крылатыми сервиторами-херувимами. Они парили повсюду на антигравитационных полях и держали в залах и сводчатых палатах молитвенные знамёна.
Преданные верующие Хельсрича собирались в бесчисленных комнатах базилики, чтобы вознести ежедневные молитвы, несмотря на войну, что омрачала их город. Гримальд миновал палату с монахами, которые приносили молитвы путём нанесения на тончайшие пергаменты имён сотен святых — эти листы будут свисать с оружия стражей храма. Один из священников опустился на колени, когда астартес проходил мимо и попросил “Ангела Смерти” нести пергамент на броне. Тронутый набожностью человека, рыцарь согласился, и приказал по воксу остальным рассеянным по базилике Храмовникам принимать все подобные проявления милости.
Гримальд позволил монаху привязать тонкой верёвкой пергамент к наплечнику. Предложенный лист бумаги был скромной, но достойной заменой иконографии, свиткам с клятвами и геральдическим изображениям, которые сорвали с брони за предыдущие пять недель битв.
Реклюзиарх решил в одиночку пройтись по глубинам храма, желая увидеть гражданских и исследовать все оборонительные системы и помещения в монастыре. Когда-то подземелье было строгим и торжественным, чем-то большим, нежели только редкие саркофаги из чёрного камня. Теперь перед глазами рыцаря предстал бункер заполненный беженцами, от которых одновременно исходили запахи грязи и страха, люди сидели, сгруппировавшись семьями: некоторые спали; другие тихо разговаривали; кто-то нянчил плачущих детей; кто-то разложил на испачканных одеялах скудный скарб — то немногое что они смогли спасти. Это всё что осталось, когда люди бежали, бросив дома.
Не говоря ни слова, он проходил среди них. Все беженцы освобождали ему дорогу, у всех был заметен страх, который они испытывали впервые видя воина Адептус Астартес. Родители что-то шёпотом говорили детям, а дети переспрашивали в ответ.
— Привет, — раздался голосок за спиной Храмовника, когда он возвращался по широкой мраморной лестнице. Реклюзиарх обернулся. У основания ступеней стояла девочка, одетая в рубашку на вырост, которая, скорее всего, принадлежала кому-то из её родителей или старшему из детей. Её непричёсанные светлые волосы были столь грязными, что абсолютно естественно свалялись в дреды.
Гримальд спустился вниз, не обращая внимания на родителей девочки, которые шёпотом звали её назад. Ей было не больше семи или восьми лет. Стоя в полный рост, она достигала колена рыцаря.
— Приветствую, — сказал он ей. Толпа отшатнулась назад от вокс-голоса, а у некоторых, кто стоял ближе остальных, перехватило дыхание.
Девочка моргнула. — Папа говорит, что ты герой. Ты, правда, герой?
Гримальд пристально посмотрел на людей. Целеуказатель перемещался от лица к лицу ища родителей девочки.
Ничто за два столетия войн не подготовило капеллана к ответу на подобный вопрос. Собравшиеся беженцы молча наблюдали.
— Здесь много героев, — ответил Храмовник.
— Ты очень громкий, — пожаловалась малышка.
— Я привык кричать, — ответил тише рыцарь. — Тебе что-то нужно от меня?
— Ты спасёшь нас?
Гримальд снова осмотрел собравшихся и очень осторожно подбирал слова.
