— Ты спасёшь нас?
Гримальд снова осмотрел собравшихся и очень осторожно подбирал слова.
Это случилось час назад. Сейчас реклюзиарх вместе с ближайшими братьями и Чемпионом Императора стоял во внутреннем святилище базилики.
Зал был огромным и легко мог вместить тысячу верующих. В данный момент помещение пустовало, сотни гвардейцев Стального легиона, которые были расквартированы здесь в последние недели, патрулировали кладбище и прилегающий к храму район. Несколько десятков тех, кто оставался в резерве, покинули зал в сопровождении монахов, как только вошли астартес. Почти сразу к рыцарям присоединилась ещё одна персона. Очень раздражённая персона.
— Так, так, так, — произнесла старушечьим голосом раздражённая персона. — Избранные Императора явились, чтобы стоять с нами в последней битве.
В залитом солнечном светом зале рыцари обернулись к входу, где стояла маленькая фигура, облачённая в силовую броню. Болтер украшенный бронзой и выгравированными золотом надписями был зафиксирован магнитными замками у неё за плечами. Оружие было меньше в размерах, чем у астартес, но всё же достаточно редкое, чтобы видеть его в руках людей.
Убранство белой силовой брони указывало на звание в Священном Ордене Серебреного Покрова. Седые волосы старухи были подстрижены точно на уровне подбородка, обрамляя морщинистое лицо с ледяными глазами.
— Приветствую, настоятельница, — поздоровался Баярд, склонив голову, как и остальные Храмовники. Но Гримальд и Приам не стали кланяться — реклюзиарх сотворил символ аквилы, а мечник и вовсе остался неподвижным.
— Я настоятельница Синдал, и от имени Святой Сильваны я приветствую вас в Храме Вознесения Императора.
— Реклюзиарх Гримальд из Чёрных Храмовников. Не могу не обратить внимания, что в твоих словах мало гостеприимства. — Выступил вперёд капеллан.
— А должно быть? На прошлой неделе пала половина района храма. Хм, и где же вы тогда были?
— Мы были в доках ты, мелкая мерзкая гарпия, — рассмеялся Приам.
— Полегче, — предупредил Гримальд. Мечник щёлкнул в воксе, что понял.
— Мы, как уже пояснил брат Приам, были заняты на востоке улья. Но теперь, когда мрак войны сгустился и захватчики у самых дверей храма, мы здесь.
— Я сражалась вместе с астартес прежде, — произнесла настоятельница и скрестила бронированные руки на геральдическом изображение лилии, которое было высечено на нагруднике. — Я сражалась рядом с воинами, которые отдавали свои жизни за идеалы Империума, и рядом с воинами, которых волновала только личная слава, словно они могли носить её как броню. И те и те были Адептус Астартес.
— Мы здесь не для того, чтобы выслушивать поучения о наших принципах, — Гримальд постарался не выдать раздражение голосом.
— За этим ты пришёл или нет, не имеет значения, реклюзиарх. Пожалуйста, отпусти своих воинов из этого зала. Нам есть о чём поговорить.
— Мы можем обсудить защиту храма и при моих братьях.
— Конечно можем и когда придёт время об этом говорить они будут присутствовать. А пока отпусти их.
Ты прошёл обряд очищения из Чаши Толкований?
Этот вопрос она задала после того, как братья вышли, двери закрылись, и опустилась тишина.
Чаша, о которой она говорит, это огромный кубок из чугуна, установленный на невысокий пьедестал, похоже сделанный из золота. Она стоит возле двойных дверей, которые украшают изображения воинственных ангелов с цепными мечами и святых с болтерами.
Я признаюсь ей, что не проходил обряд.
— Тогда иди, — она кивает мне на чашу. Вода в кубке отражает расписанный потолок и витражи — изобилие цветов в жидком зеркале.
Настоятельница тратит время, чтобы отсоединить и снять перчатку, а затем опускает палец в воду.
— Эту воду трижды благословили, — говорит она, проводя мокрым пальцем на своём лбу полумесяц. — Она дарует ясность мысли, когда освещает сомневающихся и заблудших.
— Я не заблудший, — лгу я, и она улыбается моим словам.
— Я не говорю именно о тебе, реклюзиарх. А вообще о людях, которые приходят сюда.
— Почему ты хотела поговорить со мной один на один? Времени мало. Через несколько дней осада достигнет этих стен. Нужно успеть подготовиться.
Она отвечает, не отрывая взгляда от идеального отражения в воде.
— Эта базилика — цитадель. Твердыня. Мы сможем защищать её неделями, когда у врага наберётся достаточно храбрости, чтобы атаковать.
— Отвечай на вопрос, — на этот раз я не смог сдержать раздражение в голосе, да и не захотел.
— Потому что ты не похож на своих братьев.
Я знаю, что когда Синдал смотрит на моё лицо, она видит не меня. Она видит посмертную маску Императора, череп-шлем реклюзиарха Адептус Астартес, багровые линзы глаз Избранного Человечества. И всё же в отражении в воде наши взгляды встречаются, и я не могу полностью избавиться от чувства, что она видит именно меня за маской и бронёй.
Что она подразумевает этими словами? Она почувствовала мои сомнения? Они что подобно зловонному поту облепили меня и заметны всем кто рядом?
— Я не отличаюсь от них.
— Конечно отличаешься. Ты капеллан, разве нет? Реклюзиарх. Хранитель преданий, традиций, духа и чистоты твоего ордена.
Моё сердце снова бьётся спокойнее. Моё звание. Вот что она имела в виду.
— Это так.
— Правильно я понимаю, что Экклезиархия наделяет властью капелланов Адептус Астартес?
А. Настоятельница ищет точки соприкосновения. Удачи ей в этой бесполезной попытке. Она воин Имперского Кредо и офицер в Церкви Бога-Императора.
Но не я.
— Экклезиархия Терры подтверждает наши древние обряды, как и право всех глав Реклюзиама в орденах Адептус Астартес обучать воинов-священников вести за собой братьев в битву. Они не наделяют нас властью. Они признают, что у нас уже есть власть.
— И у тебя есть дар Экклезиархии? Розариус?
— Да.
— Я могу увидеть его?
Те немногие астартес, кого принимают в Реклюзиам, получают в дар медальон-розариус после успешного прохождения первых испытаний в Братстве капелланов. Мой талисман был выкован из бронзы и красного железа и украшен геральдическим крестом.
— У меня его больше нет.
Она поднимает взгляд, словно отражения в воде шлема-черепа ей уже не достаточно.
— Почему?
— Он потерян. Уничтожен в бою.
— Это дурной знак?
— Прошло уже три года, как он был уничтожен, а я всё ещё жив. Я по-прежнему служу Императору и следую заветам Дорна, несмотря на утрату. Это не может быть дурным знаком.
