Анакин вздохнул. «Да... ладно... возможно это и так.»
Приятное молчание воцарилось между ними. Анакин приветствовал это - развлечение, подшучивание, легкий дух товарищества. В период, последовавший сразу за битвой на Джеонозисе, когда он все еще выздоравливал после своего ужасного ранения, казалось, что взаимоотношения между ними были на грани развала. Только категорический отказ Оби-Вана, покинуть его, спас их. Только его готовность принять гнев своего падавана, его горе, его вину, и не принимать ничего из этого на свой личный счет.
И там было много гнева. Так много горя. Даже теперь еще чувствовались его отголоски. Они останутся на всегда. Он никогда не сможет освободиться от тех минут в пустыне Татуина, когда он наблюдал, как умирала его мама. Он чувствовал ее смерть. Он никогда не освободится от того, что произошло позже. Дикая резня под звездами.
Оби-Ван ничего не знал об этом. Он никогда не узнает. Оби-Ван был прекрасным джедаем. Он никогда не сможет понять всепоглощающую потребность убить то, что убило человека, которого он любил больше всего.
В конце концов, Анакин знал, что единственное, что спасло его была Падме и единственный прекрасный день, проведенный вместе после их тайной свадьбы. Ее любовь. Ее терпение. Ее безусловное принятие всех требований джедаев, которые он отрицал.
Но Оби-Ван тоже помог ему. С потерей руки, состоявшей из плоти и крови, его способности к Силе теперь безвозвратно изменились, он знал, что без Оби-Вана он никогда не смог бы вновь поверить в свои силы, в себя. Никогда не нашел бы способ справиться со своими мучительными кошмарами, в которых каждую ночь он встречался с Дуку и переживал заново трагический поединок. Его провал. Его травму. Никогда не нашел бы путь назад к смеху, к радости которые представляют собой суть джедая.
И там была радость. О, там была такая радость.
«Это все была моя вина, Учитель» — признался он Оби-Вану по его возвращению с Набу, после того, как он выполнил собственное задание по созданию своего нового светового меча. «Мое высокомерие чуть не убило вас. И мое нетерпение привело к моему поражению. Я не послушался бы вас. Простите меня.»
Он приготовился затем к неизбежной лекции. Разбору его бесчисленных недостатков. Вместо этого Оби-Ван попытался улыбнуться, но у него не получилось. «Я с удовольствием прощу тебе это, Анакин, если ты простишь мне предчувствия относительно твоей матери,» — ответил он, дрогнувшим голосом. «Я обязательно спас бы ее для тебя, если бы мог.»
Они не возвращались больше к разговорам об этом инциденте. И то, что в прошлом было зачастую напряженными отношениями между учителем и учеником незаметно переросло в простую, не напряженную и внезапную дружбу, которая углублялась в течении тех бесчисленных часов, которые они, готовясь к войне, проводили в тренировках поединка на световых мечах. Это произошло даже прежде, чем он стал Рыцарем Джедаем. Рыцарем Джедаем, который никогда не подвергался официальным испытаниям, точно так же, как Оби-Ван. Он начинал думать, что они оба, в конце концов, имели много общего.
Конечно, у них все еще случались прежние моменты. Иногда Оби-Ван забывал, что его «бывший» падаван уже действительно «бывший» и читал тому лекции или ругал. Забывал, что теперь они оба были рыцарями джедаями, оба генералы, с равными обязанностями. Люди, чьи жизни зависели от их лидерских навыков. Это было... раздражающим. Иногда он всерьез задавался вопросом, станет ли Оби-Ван когда-нибудь в самом деле относиться к нему как к равному. Но, в целом, он не позволял подобным мыслям беспокоить себя. Если бы он допустил это, он мог бы многое испортить, а ему этого не хотелось.
Прошло спустя семь недель после битвы на Джеонозисе, и менее трех недель с тех пор, как Анакин распрощался без сожаления со своей косичкой падавана. Сепаратистские войска под командованием Дуку предприняли в безжалостное нападение на Республику. Он и Оби-Ван сражались бок-о бок, защищая сначала Анот, затем Бакуру. Это был их первый, горький опыт противостояния генералу Гривусу.
А затем произошли события на Кристофсисе... и все изменилось. Теперь, оглядываясь назад, он понимал, что Кристофсис и последующие миссии на Тете, затем на Татуине, с Асокой, стали катализатором, который позволил завершить его превращение из падавана в рыцаря джедая.
Поглядывая искоса на Оби-Вана, он вспоминал сдержанную, но искреннюю похвалу его бывшим Учителем той миссии и ощущал чувство вины.
Мне жаль, что я не мог рассказать ему о Падме. Джедаи ошибаются. Любовь не ослабляет нас. Она делает нас сильнее. Мне хочется, чтобы я и Падме смогли доказать ему это. Он очень одинок.
«Что?» — спросил Оби-Ван. «У меня муха на носу сидит, что ли?»
Анакин качнул головой. «Я просто задаюсь вопросом, сколько мы еще проторчим здесь, на Корусканте, когда каждый день джедаи, солдаты клоны и просто гражданские продолжают сражаться и умирать за Республику. За свободу. Чуть больше недели прошло, и уже чувствуешь себя виноватым за то, что находишься в безопасности здесь, в то время, как там безопасности не существует ни для кого. До тех пор, пока Дуку, Гривус и другие сепаратисты не заботятся, сколько невинной крови они проливают.»
«Я знаю,» — сказал Оби-Ван, и положил руку на плечо Анакину. «Если тебе от этого станет легче, меня это тоже беспокоит. Чем скорее мы победим Дуку и его сторонников, тем скорее мы, джедаи, сможем вернуться к нашей первой, главной задаче... защищать мир.»
«То есть, вы ничего не знаете?»
Позволив сбросить свою руку, Оби-Ван приподнял бровь. «Если ты имеешь в виду, знаю ли я, где и когда будет проходить наша следующая миссия, то я должен тебя разочаровать. Но не спеши так сильно уехать, Анакин. Чем дольше продолжится эта война, тем реже нам будет удаваться задержаться дома подольше. Наслаждайся Корускантом пока у тебя есть возможность, мой юный друг. Что-то подсказывает мне, что мы довольно скоро станем редкими гостями в Храме.»
Дрожь предчувствия пробежала по позвоночнику Анакина. Оставить Корускант означало оставить Падме... и какими редкими показались теперь моменты, выдавшиеся им с момента их воссоединения. Когда он закрывал глаза, он мог чувствовать запах ее тонких духов, чувствовать ее пальцы на своей коже, ее кожу своими пальцами, вкус ее слез радости. Ее отсутствие было мучительно, разлука превращалась в пытку.
Не то, чтобы возможность выполнить свой долг возмущала его. Он имел именно те слова, которые только что сказал Оби-Вану: он отчаялся увидеть победу Республики над сепаратистами. Эта война принесла ему уже достаточно горя, чтобы отчаяться. И чем дольше она будет продолжаться, тем глубже станут реки пролитой крови.
