Сула обожала фарфор. У нее никогда не было ничего ценного, но раз уж ей приходится тратить жизнь на вероятно тщетные попытки противостоять наксидам, можно позволить себе хотя бы один каприз.
Остальную сумму она вложила гораздо разумнее.
Еще пару минут Сула наслаждалась созерцанием вазы, а потом приняла душ и хотела идти спать. Но в комнате для нее, отъявленной аккуратистки, оказалось слишком грязно, и пришлось потратить несколько минут, вытирая пыль. Напоследок она почти благоговейно протерла фарфоровую вазу и отправилась в постель.
Утром "Сопротивление" было везде: на фонарных столбах, на столиках в кафе, на ступенях под старыми железками или кусками кирпича. В ближайшей кондитерской Сула полакомилась сладкой булочкой и запила чашкой чая из самовара. В очереди к самовару две женщины обсуждали листок:
– Теперь я знаю, как отбрить этого мерзкого Кларваша с его запросами сведений.
К явочной квартире Сула шла в замечательном настроении, но вдруг заметила, что цветок на окне передвинут: "Кто-то внутри, все чисто". Все равно Сула поднялась по черной лестнице и осторожно заглянула в кухню: Шона сидела на полу у маленького столика, разложив перед собой детали взрывного устройства. Она смотрела на настенный экран и беззвучно плакала.
У Сулы внутри все оборвалось.
– Что случилось?
Спенс подняла полные слез глаза.
– Они казнят заложников. Пятьдесят пять, по одиннадцать от каждой расы. Из-за распространения подрывной литературы. И расстреливают всех, кого хватают. Говорят, что уже многих поймали. – Она полезла за платком. – Это мы виноваты, – рыдала она.
"Соберись, – хотела сказать Сула. – А как ты думаешь, зачем бомба?"
Вместо этого она вошла и попыталась успокоить Шону:
– Это не наша вина. Это всё враг. Они виноваты, не мы. Мы не стреляли в заложников.
На экране на казнь вели группу даймонгов. "Если нам повезет, – думала Сула, – по-настоящему повезет, то наксиды не прекратят расстрелы в ближайшее время. "
– Всегда считал трагедию самым человеческим из искусств, – сказал старший капитан лорд Гомберг Флетчер. – Иным расам ее не понять.
– А как же "Посланник" Лакаджа Траллина? – возразила первый лейтенант Фульвия Казакова.
– Хор там звучит великолепно, для даймонгов, конечно, – неохотно согласился Флетчер, – но сами образы лорда Гармина и леди Опподы не раскрыты.
Казалось, обед у капитана никогда не кончится. На огромном столе каждую тарелку, блюдце, чашку, бокал и солонку украшал герб Флетчеров, и сам стол окружало другое празднество – на фресках. Со стен смотрели пирующие гости: раскинувшиеся на ложах древние терранцы в простынях, бесчинствующие среди виноградных лоз пьяные рогатые гуманоиды с волосатыми ляжками и раздвоенными копытами, высокий важный юнец в венке из листвы среди дев, несущих деревянные фаллосы. По углам комнаты стояли статуи – изящные полуобнаженные женщины с кубками. В центре стола возвышалась массивная золотая скульптура – вооруженные до зубов воины неизвестно зачем охраняли сверкающие груды металлических фруктов и орехов.
Капитан слыл покровителем искусств – отпрыск таких именитых и до неприличия богатых кланов, как Гомберги и Флетчеры, мог позволить себе такой каприз. Он не поскупился на украшение "Прославленного", потратив уйму денег на создание корабля-шедевра на зависть всему флоту. На обшивке судна красовался сложный геометрический рисунок – сочетание ослепительно белого, бледно зеленого и розового. Внутри флагман был отделан еще более разнообразно: абстрактными узорами, невероятными пейзажами, оптическими иллюзиями, сценами охоты и балов, лесами и виноградниками, причудливой архитектурой и штормами на море. В основном это была компьютерная графика: картины распечатывались на длинных рулонах, а потом клеились, как обычные обои, но стены апартаментов капитана были расписаны вручную седеющим и вечно растрепанным коротышкой-художником Монтемаром Джуксом, привезенным на корабль самим Флетчером в качестве слуги и тут же получившим звание такелажника первого класса.
Сейчас Джукс обедал в кают-компании, потому что на празднество капитан пригласил только офицеров и пэров. Все были при полном параде, впрочем, как во время любого приема пищи на "Прославленном": капитан всегда следил за соблюдением этой давней традиции. Она сложилась задолго до появления Мартинеса на судне, но и тому удалось внести несколько неожиданную лепту в ритуал: на обеды он приходил со всеми своими регалиями, точнее с одной-единственной своей наградой.
Это была "Золотой шар" – резной жезл, увенчанный шаром с золотой переливающейся жидкостью, высший почетный знак империи, полученный Мартинесом за похищение "Короны" прямо из-под носа наксидов в Магарии. При виде ее все – офицеры и рядовые, члены Парламента и представители правительства – были обязаны отдать честь.
Поэтому при первом же появлении Мартинеса на званом обеде у капитана, лорд Гомберг Флетчер был вынужден вскочить и отсалютовать. Это тоже вошло в традицию. Капитан весьма любезно отнесся к нововведению – он никогда не выходил из рамок приличия, но что-то в выражении его холеного лица говорило, что мироздание уже не кажется ему совершенным. Никогда прежде ни один Флетчер не вытягивался в приветствии перед Мартинесами, и капитана угнела мысль о том, что он стал первооткрывателем.
Сегодня во главе стола сидела виновница торжества, леди Миши. Остальные гости были рассажены с учетом субординации: Флетчер и Мартинес рядом с командующей, по другую руку от Флетчера – первый лейтенант Фульвия Казакова. Ее темные волосы были тщательно заплетены и убраны в изысканный пучок на затылке, закрепленный двумя деревянными палочками с золотой отделкой.
Рядом с Мартинесом Чандра Прасад бесцеремонно прижималась к нему коленом. Далее сидели четыре лейтенанта, корабельный врач и кадеты. В самом конце стола было место единственного на "Прославленном" не-терранца: этот кадет-даймонг командовал разведывательным катером во время битвы в системе Протипана ипоэтому уцелел, когда погиб его фрегат "Ведущий" вместе со всей командой.
Как и другие кадеты, даймонг не решался произнести ни слова в присутствии старших по званию, поэтому его взгляды на раскрытие образов лорда Гармина и леди Опподы остались неизвестны.
– Но есть же еще "Новая династия Го-тула", – вмешалась Миши. – Всегда считала, что это очень трогательное произведение.
– По-моему, тут и обсуждать нечего, – возразил Флетчер. Глубоко посаженные голубые глаза холодно блестели на худом лице. Седеющие волосы были уложены неестественно правильными волнами. В манерах капитана сочетались уверенность офицера, чьи команды не обсуждаются, и безупречный светский лоск высокородного пэра.
