— Нет вопросов, сеньор граф, больше нет. Приступаю к работе!
— Приступай.
Сергей нажал отбой.
Проститутка. Как он не подумал об этом сразу? Зэчка-проститутка, лучший кандидат на роль матери человека-в-никуда. Идеальный объект для воспитания «наследника престола»! Остальное он тоже подберет, дайте только время. Так подберет, что чертям тошно станет! И еще дайте красноречия отстоять кандидатуру перед Леей. Но в реальности последнего он не сомневался — отстоит.
— Я смогу защитить вас, мои принцесски! — произнес он, довольно улыбнувшись. — Я никому не дам вас в обиду! Никому и никогда!
* * *
Вновь вокруг подземелья бело-розового здания с колоннами. Я опять здесь, иду, смотря по сторонам, а мои руки греет боевой игломет. Рядом, как и в прошлые разы, шагает Катарина, и как тогда вокруг нас образуется вакуум — все встречаемые особи женского пола расступаются или шарахаются прочь. Все то же, все так же, ничего не изменилось…
…Но это лишь внешние проявления. На самом деле с того раза изменилось всё. И в первую очередь я. Я стал другим.
Нет, я тот же самый Хуан Шимановский, подданный ее величества королевы Венеры, 2429 года рождения, личное дело номер такой-то. Но теперь я — мужчина, отдающий отчет в своих поступках, а не мальчик-Хуанито, готовый на что угодно, лишь бы его не били. На самом деле это много. А вместе со мной изменилось и всё вокруг.
Стены… Из таинственной цитадели загадочных амазонок окружающие стены превратились в коридоры офиса, в котором работают обычные служащие, только прошедшие специальную подготовку и присягнувшие на верность лично королеве. Что может быть в них таинственного?
Ангелы? Кто вообще такие, эти ангелы? Молодые зеленые девчонки, которых дрючат так, что на это нельзя смотреть без слез, и бабы-стервы, пытающиеся найти ключик, чтобы править миром? Где здесь романтика?
Они умеют убивать, такое право им дается вместе с неподсудностью, и это круто. Ну-ну, неподсудность, конечно. Только с волчьими внутренними порядками кому она такая нужна? А убийства…
…Я — убийца. Пусть никого еще не убил, но стану им, это лишь вопрос времени. И буду убивать, так же спокойно и хладнокровно, как Катарина. Потому, что я ХОТЕЛ убить Феликса Сантьяго; так сильно хотел, что искренне сожалею, что это сделал не я. А еще раньше я ШЕЛ убивать Толстого. Целенаправленно, осознанно, отдавая отчет в действиях — и лишь заслуга охранников, что этого не произошло.
Главное не поступок, главное — настрой. Преодоление некого морального барьера. А я свой барьер преодолел. Остальное — дело тренировок и техники, а техника придет.
Их хваленая непобедимость, неуязвимость? Да, эти сучки быстрые, нереально быстрые! Они сильнее меня благодаря этому, но только этому. Такая подвижность и скорость — результат действия какой-то методики, запрещенной «на гражданке», и только она отделяет их от меня. Все они такие же, как я сам — обычные люди со своими страхами и комплексами. Они думают о том же самом, о чем обычные люди, о том же мечтают, того же хотят. И в них нет ничего, что вызывало бы священный трепет при слове «корпус».
Неожиданно я поймал себя на мысли, что очарование потеряли не только стены и не только находящиеся здесь люди. Очарование потеряло само оружие, которое я судорожно сжимал в руке, пытаясь уловить ощущение исходящего от него спокойствия. Его не было.
Да, больше не было того благоговейного трепета, когда сжимал винтовку, не было той любви, которую испытывают все мужчины к штуковинам, умеющим убивать. «Жало» не придавало мне уверенности в себе, как было в прошлые разы. Это просто была хрень, которая умеет делать так, чтобы другие люди становились мертвыми. И всё. Именно это, потеря очарования оружием, стала последней каплей, выбившей меня из колеи. Только теперь я понял, что к чему, почему я себя так непривычно чувствую.
Я стал взрослым.
* * *
…Не надо крутить пальцем у виска, не надо кричать и говорить гадости. Знаю, что вы скажете и какими словами меня осудите. Да, дурак. Да, идиот. Но я умный идиот. И практичный. Я не хотел идти сюда, честно. После разговора с этой сукой долго думал, размышлял, и приходил к выводу, что «не пошли бы они все». В итоге зарекся: забью на это дело, высплюсь, и утром пойду на занятия — учебный год никто не отменял, а впереди годовые экзамены.
Но в полвосьмого я вскочил, как штык, и опрометью кинулся в душ — получить заряд бодрости перед трудным физическим испытанием — что оно окажется трудным, сомнений не было ни на миг
Почему я так поступил? Это сложный вопрос, самый сложный в моей жизни. Я до сих пор не могу четко сформулировать ответ на него. Но попробую.
Да, они стервы. Да, подставляют своих. Да, от них можно ждать чего угодно и вообще нужно держаться подальше. А еще они — наглые лгуньи, обманщицы и лицемерки. Лицемерки с руками по локоть в крови. Да, здесь подопечных перемалывают в крошево, а людей «с улицы» используют как пешек, без жалости и без понятия «естественное право на жизнь». Термин «презумпция невиновности» для офицеров корпуса вообще будет звучать как личное оскорбление! И прочее прочее прочее. Да, у меня личные счеты с этими людьми, особенно с вышагивающей рядом особой, и я имел полное право послать их всех в задницу…
…Я — Хуанито. Я — юноша, импульсивный мачо. Но я больше не Хуанито. Мне нужно думать, в первую очередь думать, именно этим взрослые отличаются от детей. А мысли, если, действительно, отбросить эмоции, оказались совсем не связаны с анализом вышеперечисленного.
За воротами меня никто и ничто не ждет. У меня нет настоящих друзей, да и вообще близких, кем можно дорожить, кроме матери. И нет никого, кроме нее же, кто дорожил бы мною.
Моя девушка мечты осталась девушкой мечты — я так и не рискнул вчера проверить и найти ее имя. Зачем, ведь у нас нет будущего. Стать для нее парнем-на-вечер? На несколько вечеров? Пусть даже на много-много или очень-много-много-вечеров! Рано или поздно она найдет кого-то из своей среды, своего круга, и выйдет за него замуж — на этом все закончится, и хорошо бы, чтоб произошло так. Или ее не выдадут насильно, по «политическим» мотивам — куда она денется от воли родителей? А мне нужно все, или ничего, и раз так, то лучше уж ничего.
За воротами нет будущего у моей семьи — я не могу защитить своих близких. Катарина может быть сто, тысячу, сто тысяч раз сукой, но она права: любая высокопоставленная падла с авторитетом, деньгами и связями может обидеть меня и членов моей семьи, и я ничего не смогу с этим поделать. Я уже не смог, тогда, когда Толстый с бандой окружили нас с Бэль. А что было бы, не будь она аристократкой? Они бы ее не изнасиловали? Да ни за что! Еще как, прямо у меня на глазах! Избили бы, затем поглумились и изнасиловали. По очереди. Таким, как Бенито Кампос с рук сойдет что угодно, подонок знал это и не остановился бы ни перед чем.
