Они все собрались возле моих покоев, ни дать, ни взять кудахчущая стая.
Сначала Дансени принимал их по одному, но под конец, следуя моему распоряжению, он впустил их всех сразу. В начале аудиенции они вели себя чинно, разговаривая в той самой величественной и помпезной манере, какой я и ожидал. Но одна жалоба сменялась другой до тех пор, пока они все не начали блеять о сложившемся положении. Они говорили о том, что если так будет продолжаться дальше, то это означает конец всему обществу и классовой структуре Примы Центавра. Это означает конец прежней жизни на Приме Центавра, конец всему, на чем она зиждилась.
Воистину поразительно.
Наше небо было черным от кораблей Теней…. сами Тени предлагали нам помощь здесь, на Приме Центавра, эти создания были воплощением чистейшего зла во всей галактике. Но им не удалось покончить с укладом жизни на Приме Центавра.
Этот уклад не исчез даже во время правления безумца Картажье, когда все бравые главы Домов попрятались, трепеща от ужаса, в страхе за свои головы.
А теперь…
Ну, по правде говоря, уклад жизни Примы Центавра, к которому мы так привыкли и который мы так лелеяли, цели, к которым все так упорно стремились… все это действительно находится под угрозой. Но вовсе не по тем причинам, о которых кричали главы Домов. Они живут на вершине дерева под названием Прима Центавра. С такой высоты трудно понять, что истинная проблема кроется в корнях.
Это дало мне немножко времени для того, чтобы выяснить причину их возмущения. Как интересно: Милифа, отец покойного и до сих пор оплакиваемого им Трока, дерзко разговаривал с нашим премьер-министром. Так не поступают, если хотят дожить до преклонных лет. Похоже, Милифа позабыл об этом и теперь сидит в тюрьме.
Весьма глупый поступок.
Передо мной стоял Тикан, глава Дома Тикан. Тут были и Арлинеас, и Айсон, и главы других ведущих Домов. Те, кто в страхе прятались во времена Картажье, но чувствовали себя в безопасности при моем более доброжелательном правлении.
Они тоже поддерживали Дурлу, помогали ему занять место премьер-министра.
Полагаю, они уже раскаиваются в этом и надеются, что мне удастся все исправить.
— Дома, император, — напыщенно сказал мне Тикан, — это основа и источник вашего могущества.
Остальные утвердительно кивнули.
Моего могущества.
Моего могущества.
Да что они знают о моем могуществе?
Тут всем заправляет Дурла, а я… я, сколько помню, всегда сражался в политических играх и битвах.
Временами мне казалось, что я почти победил… исключая те игры, где победа означала поражение. Дурла питался этим так же, как огонь поглощает кислород. Единственное, что доставляло мне хоть какое-то удовольствие, это то, что даже Дурла был обманут. Он заблуждался, полагая, что знает то, с чем столкнулся, но на самом деле это было вовсе не так. Он не имеет представления о том, что является всего лишь орудием для… других. Скажи я ему об этом, он, конечно же, не поверит. Он слишком погряз в самоуверенности.
Потом заговорил Арлинеас, и он выглядел несколько встревоженным. Не знаю, сколько времени я просидел, глядя в пустоту, погруженный в свои мысли.
Следующим после Арлинеаса был Айсон. Он занимал менее важное положение, но обладал приятным качеством — молчаливостью. Он говорил крайне редко и если уж открывал рот, то в очень важных случаях.
Но тут снова вмешался Арлинеас:
— Ваше Высочество, вы… — осторожно произнес он.
— Я вас внимательно слушаю, — мягко ответил я.
— Вы наверняка слышали историю о строительстве мощного флота, — продолжил Арлинеас. — Рабочие действуют независимо друг от друга, являясь в то же время частью единого целого, но никто не знает, сколько их на самом деле…
— Или их назначения, — сказал Тикан. — Никто, кроме Дурлы, который теперь объявил открытую войну Домам.
Остальные сгрудились вместе, кивая головами в знак согласия.
— Что вы на это скажете, Ваше Высочество?
— Что я могу сказать? — ответил я. Впервые за долгое время я почувствовал что-то иное, кроме сонливости. — Что-то подсказывает мне, что вы обращаете внимание на такое положение вещей, лишь тогда, когда это удовлетворяет ваши нужды и самолюбие. Дурла ведь не скрывал своих намерений. А вы кивали и хлопали, одобряя его великие видения. И Валлко… Валлко, стоящий на Большой.
Площади, и проповедующий о великой судьбе Примы Центавра, хотя любой дурак понял бы, что это будущее не несет ничего, кроме гибели или порабощения для всех других миров. Сколько молитв вы разделили с ним, стремясь получить благословение Великого Создателя для тех самых действий, которые сейчас порицаете?
— Мы просто беспокоимся о благополучии нашего мира, Ваше Высочество, — возразил Тикан.
— Вы думаете только о вашем собственном благополучии. Что посеешь, то и пожнешь.
Они озадаченно переглянулись.
— Но мы же не крестьяне, Ваше Высочество, — заметил Арлинеас.
Я покачал головой.
— Не обращайте внимания. Вам этого не понять. Но, — продолжил я с неожиданной силой, — если вы этого не понимаете, то хотя бы постарайтесь этим воспользоваться. Как некогда сказал один ворлонец…
— Ворлонец? — они немедленно переглянулись. Большинство из них никогда не видели ворлонца, даже в скафандре. Конечно же, я тоже нечасто его видел, но я был там, когда Кош Наранек, посол Ворлона, покинул свой скафандр. Некоторые говорили, что у него были огромные крылья, а я…
Я ничего не увидел.
На самом деле это не совсем так. Я видел… свет.
Ослепительный свет. Но он был бесформенным и неясным. Мгновение мне казалось, что я вижу нечто, но так ничего и не разглядел.
Иногда мне думалось, что все увиденное остальными было всего лишь какой-то массовой иллюзией…. или что я просто не заслужил такого зрелища.
— Да, ворлонец, — подтвердил я. — Понимаете, он сказал это не лично мне, а кому-то другому. Но эти слова сразу распространились повсюду. Вот что он сказал: «Бурану снежинки не помеха». Понимаете, господа?
Вокруг медленно кивнули. Они все прекрасно поняли. Но вряд ли были счастливы от этого.
