Кирк мысленно вернулся к лесу. К клингону. Клингоны – враги. По крайней мере, были ими. Однажды. И у него был сын, который умер из-за… Волна боли и тревоги прошла через него.
– Клингон, – повторила Сэлэтрэль. – Расскажи мне.
– Но я уже рассказал, – ответил Кирк. Он выдавил боль из своего тела. Он знал, что чувствуешь, когда тебя ранят в бою. Но эта боль во всем теле была другой. Он не знал, откуда она пришла.
– Я должна услышать это снова. Что он тебе сказал?
Боль усилилась.
– Ничего. – сказал Кирк, вздрогнув.
Не словами. Он просто подумал.
Сэлэтрэль взяла его подбородок и заставила посмотреть на нее.
– Ты не сможешь ничего от меня скрыть, – сказала она.
– Зачем мне? – ответил Кирк. Слова были словно запрограммированы в нем. Он произнес их, но противился им, пытаясь связать воедино разрозненные мысли.
Он знал Пикарда. Знал клингонов и ромуланцев, Звездный Флот и ненавистную Федерацию. Он знал и боль утраты сына.
Но Сэлэтрэль? И голопалубы? И смерть жены, когда колонизационный флот был уничтожен «Энтерпрайзом»?
Где же здесь связь? Он не отводил взгляда от Сэлэтрэль. Где же правда? Он был уверен только в том, что не видит этого в глазах Сэлэтрэль. Но он видел это в глазах клингона.
Это была какая-то непостижимая безумная головоломка. Если б он только мог поговорить с…
Образ возник в его голове. Высокий человек с сильными чертами. Заостренные уши. Это не ромуланец – это вулканит. И рядом с ним старик. Руки за спиной. Легкая улыбка. Человек с…
– Что это? Расскажи. – потребовала Сэлэтрэль.
Кирк нахмурился. Если он ромуланский патриот, человек, посвятивший себя миру ромуланцев, женившийся на ромуланке, имевший от нее двух детей, ставший героем революции направленной на свержение злого господства Федерации… Почему тогда он помнил вулканца как человека как своего… друга?
Где в его воспоминаниях была жена? И где была Сэлэтрэль, эта женщина, которую он любил последние три года и которая сражалась на его стороне?
Сэлэтрэль изучала дисплей в своей руке.
– Ты должен сказать мне, что ты думаешь. Ты знаешь, я всегда была здесь ради тебя.
– Я знаю, – сказал Кирк. И хотя слова слетели с его губ, он знал, что это была ложь.
Но было непохоже, чтобы Сэлэтрэль это поняла. Как если бы, несмотря на все, что она сказала, он мог иметь от нее секреты.
– Хочешь знать, как мы встретились? – спросила она.
Кирк кивнул. Сэлэтрэль отошла к арке в стене. Кирк пошел за ней. Он смотрел, как она вводит команды. Система казалась достаточно простой.
– Компьютер, – сказала она, – запусти программу Сэлэтрэль-четыре.
Она повернулась к Кирку и сказала:
– Мы прибываем на Трилекс через шесть часов.
Она приподняла падд в руке.
– Пытайся вспомнить… меня.
Кирк протянул руку, чтобы прикоснуться к ней, но она исчезла из вида, как только прикоснулась к пульту.
Он слышал пение птиц. Ощущал теплый бриз. Чувствовал запах леса вокруг него.
Кирк оглянулся, чтобы посмотреть на панораму Айовы. Мягкие холмы. Старые деревья, поднимающиеся в летнее небо, покрывающие землю узором из теней от листьев и лучей солнца. Кирк знал это место. Оно превосходно вписывалось в трещины его памяти. Его глаза расширились, взирая на это чудо, на это спокойствие.
Потом он услышал стук копыт. Он обернулся, ясно вспоминая этот момент.
Она скакала к нему на величественном коне, сбруя которого блестела на солнце и грива развевалась на ветру.
Он посмотрел на нее, чтобы увидеть ее улыбку. Улыбку Антонии, когда она…
Нет, не Антонии.
Сэлэтрэль улыбнулась ему, когда подъехала ближе. Непроизвольная волна удовольствия прошла через него. Несмотря на то, что он знал: что-то не так.
Сэлэтрэль спустилась с лошади, улыбнулась ему и протянула руку.
– Я с миссией мира, – сказала она, – Сэлэтрэль с Ромула.
– Я этого не помню, – сказал Кирк.
Сэлэтрэль придвинулась к нему, крепко обняла его. Они стояли в лучах солнца в лесу.
– Это ничего, – сказала она, – зато я помню.
Она поцеловала его. Мгновение Кирк колебался. Кое-что из переживаемого было неизвестно. Кое-что, он точно чувствовал, было ложью. Но где-то, в этой ситуации он ощущал частички правды. Все, что ему оставалось сделать – это отделить одно от другого.
Но в данный момент желание, которое он чувствовал, сжимая в объятиях Сэлэтрэль, делало рациональное мышление невозможным. Он ответил на поцелуй. И покорился – если не ей, то горячим лучам солнца Айовы.
В сгущающихся сумерках Пикард и Беверли ползли по пересеченной местности по направлению к стене бараков.
Стена была ориентиром на разрушенной Звездной базе, поскольку, кроме куба боргов в сотне метров отсюда, это было самое большое из сохранившихся сооружений – растрескавшаяся поверхность из прессованного силикона, меньше двух метров в высоту и не более десяти метров протяженностью от края до края.
У дальнего конца стены, ближе к кубу, кровати и шкафчики бараков были сплавлены вместе каким-то оружием, обычно использующимся для извлечения оптической информационной схемы сети региональной компьютерной системы. Тело молодого мичмана в форме было наполовину погребено в щебне другой стены, разрушенной полностью.
По характеру уничтожения отряда десантников, Вейнлейн заключила, что Борг напали ночью, потратив, по крайней мере, четыре дня, «убеждая» персонал базы вступить в коллектив добровольно, и насильственно ассимилировав затем всех оставшихся.
Пикард старался не думать о том, ЧТО это были за четыре дня для персонала Звездной Базы 804. Он и Беверли были в то время уже в пути, ожидая размещения здесь, пока Звездный Флот проводит исследование сторожевых рейдов в этой части границы. Что, если бы они прибыли неделей ранее? Или борг – неделей позже? Все уже могло быть кончено, и он бы снова оказался среди…
– Ложись! – скомандовала Вейнлейн.
Пикард и Беверли упали наземь, укрывшись за стеной. Вейнлейн, Крул и Бейер уже заняли позиции. Крул и Бейер выглядели так, словно только что вернулись в Планеты Удовольствий Риглис, спокойные и невозмутимые. Вейнлейн была бодрой, как всегда. Пикард был раздражен своим потрепанным состоянием. После трех дней на подножном корму и ночевок в броне он чувствовал себя совсем не на пике активности.
Вейнлейн дернула пальцем трикодер, закрепленный на ее предплечье.
– Все еще никакого движения, – она одарила Пикарда холодной усмешкой, – Сельди в бочке.
– Вам известны мои возражения. – Тон Пикарда соответствовал тону самой Вейнлейн.
