Жюстин услышала, как оживились её коллеги, особенно те, которые читали или слышали о писателе по имени Сол Камеда.
— Не понимаю, при чём тут писатель-классик, — сказала Жюстин Хейнцу.
— Вы тоже напряжены.
— Вы ошибаетесь. — И снова коллеги зашептались, загудели, осуждая её поведение. — Может, заткнётесь, а? — не выдержала Жюстин. Голос её разнёсся по столовой подобно щелчку кнута. Затем всё стихло, даже мурашки побежали по спине. — Простите, — сказала Жюстин, боясь смотреть Хейнцу в глаза.
— Ничего страшного. Мне нравятся эмоции. Любые эмоции. В них есть жизнь, — он неожиданно взял Жюстин за руку. — Сегодня, на крыше… Вы можете объяснить, почему, когда вся фабрика высыпала во двор, чтобы встретить меня, вы предпочли сбежать?
— Я уже объяснила.
— Да… Я помню… Вы не любите суету.
— Этого мало? — Жюстин смотрела на руки Хейнца, которыми он держал её руку.
— Если я попрошу вас отвести меня на крышу, вы согласитесь?
— Зачем?
— Хочу понять, почему сбежали именно туда.
— Зачем?
— Я пишу книгу. Забыли? Думаете, людям будет интересно читать о репликаторах? Нет. Они хотят читать о тех, кто собирает эти репликаторы. — Хейнц перевернул руку Жюстин ладонью вверх. — У вас много шрамов.
— Марк всегда говорит, что я неуклюжая, — улыбнулась Жюстин.
— А вы неуклюжая?
— Нет. Просто разбирать репликаторы не так просто, как кажется.
— Понимаю. Когда-то я тоже пробовал разобрать репликатор.
— Так это не первая фабрика, на которую вы приезжаете?
— Первая. Я разбирал репликатор, который стоит у меня дома.
— Мне казалось, что это запрещено.
— Мне было просто интересно.
— Как сейчас интересно подняться на крышу?
— Не только подняться. Подняться с вами.
— Звучит так, как если бы вы интересовались мной, как женщиной.
— Это проблема?
— Не знаю, — Жюстин заставила себя не оборачиваться, не смотреть на Марка Скинто. — Наверное, нет, — сказала она. Сказала, зная, что Скинто слышит её. Сказала, чтобы досадить ему, отомстить за то, что он бросил её, отвернулся. — Хотите подняться на крышу сейчас, или вам нужно время, чтобы подготовиться? — спросила Жюстин Хейнца.
— Подготовиться к чему?
— Ну, не знаю… — Жюстин улыбнулась мелькнувшей в голове не то пошлой, не то по-детски наивной мысли — она так и не поняла — и поднялась из-за стола.
В какой-то момент, покидая столовую, Жюстин показалось, что сейчас за ними увяжутся все коллеги, но Хейнц попросил их остаться. Наедине с ним Жюстин снова почувствовала себя неуютно. Даже неуютнее, чем когда была ренегатом среди коллег.
— Думаете, Марк будет ревновать? — спросил её Хейнц.
— Нет, — соврала Жюстин.
— Если будет, то можете сказать ему, что меня не интересуют женщины.
— Вас не интересуют женщины?
— Я говорю сейчас о Марке.
— Марк переживёт.
Они вышли на крышу. Небо было безоблачным, синим. Морозный воздух — чистым, свежим.
— Вот морг и остался позади, — неуклюже пошутила Жюстин.
— А говорили, не разбираетесь в классиках.
— В каких классиках?
— Сол Камеда.
— Ах, это… — Жюстин подошла к краю крыши, позвала Хейнца.
— Что там?
— Отсюда сегодня я увидела вас.
— И что?
— Не знаю… — она смутилась. — Мне казалось… казалось, вы хотите увидеть это место… Для вашей книги… Помните?
— Для моей книги нужны люди, а не места. Место лишь декорация. Я не художник-пейзажист.
И снова повисла неловкая пауза. Пауза, которая заставляла Жюстин чувствовать себя голой. Вот она стоит под этим синим зимним небом в чём мать родила, а Хейнц разглядывает её, изучает, словно она экспонат.
— Я вас смущаю? — спросил её Хейнц.
— Почему вы должны смущать меня? — она спешно тряхнула головой, поёжилась. — Здесь просто холодно.
— Хотите надеть мою куртку?
— Зачем? Мы ведь не собираемся стоять здесь долго. Верно?
— Я не знаю.
— Но…
— Расскажите мне о себе.
— Зачем?
— Просто интерес.
— Что может быть интересного в жизни инженера?
— Вы скажите.
— Я не знаю.
— Вам не нравится ваша жизнь?
— Нравится.
— Ну, вот видите. Уже что-то, — Хейнц улыбнулся, подошёл ближе. Жюстин попятилась, упёрлась спиной в перила. — О чём вы сейчас подумали?
— Ни о чём?
— Но я напугал вас.
— Вовсе нет.
— На приёме у врача вам тоже кажется, что он воспользуется своим положением?
— Нет, — Жюстин почувствовала, как, несмотря на холод, румянец начинает заливать щёки. — Не понимаю, о чём вы, — она поёжилась, желая подчеркнуть, что замёрзла. — Вы действительно хотите продолжать разговор на холоде?
— Я предлагал вам свою куртку.
— Тогда замёрзнете вы, — Жюстин вздрогнула, увидев, что Хейнц снимает куртку. — Это лишнее. Правда, лишнее… — она тяжело вздохнула. Хейнц накинул тяжёлую кожаную куртку ей на плечи. Куртку, от которой пахло чем-то настоящим, естественным. — Это что, настоящая кожа? — растерялась Жюстин.
— Не люблю одежду из репликатора.
— Но ведь это запрещено, — Жюстин прикоснулась пальцами к чёрной шероховатой коже. — Это же… Это же когда было живое существо. Зачем убивать животное ради… ради…
— Вам не нравится куртка?
— Нравится, но…
— Когда-то в этой одежде не было ничего особенного. Когда-то убивали не только животных ради одежды, но и людей, чтобы получить их органы.
— Это отвратительно.
— Один мой знакомый хирург клялся, что раньше органы забирали даже у мертвецов, чтобы пересадить их живым.
— Мерзость!
— Вы бы предпочли умереть, вместо того, чтобы жить с печенью мертвеца?
— Я не знаю.
— К тому же это было задолго до того, как изобрели репликаторы, и жизнь превратилась в искусственный лубрикант, посредством которого спаривается утративший природную естественность мир. — Хейнц подошёл к перилам, перегнулся через них, чтобы увидеть двор фабрики. — Поразительно, — сказал он, увидев высыпавших во двор инженеров.
— Что там? — спросила Жюстин.
— Посмотрите сами.
Жюстин перегнулась через перила, увидела коллег. Они стояли внизу, запрокинув головы, и ждали. Ждали… Чего они ждали? Зачем вообще вышли во двор?
— Как вы думаете, что они там делают? — спросил Хейнц.
— Я не знаю.
— Но они ведь ваши друзья.
— Конечно, — Жюстин попыталась отыскать взглядом в толпе Марка Скинто.
— Почему же тогда вы не с ними?
— Что значит, почему? Вы сами привели меня сюда.
