— Салют, жентльмены, — произнес он с тем же притворным акцентом, который был у него при их первой встрече во время гонок на Кубок Митчелла. — Так шо, капитан Брим, научились уже произносить мое имя?
— Иггинс, генерал! — усмехнулся Брим. — А шо?
— Брим, — сказал генерал, протягивая руку, — вы могли бы добиться чего-то большего.
— Стараюсь, — ответил Брим, пожимая руку генерала.
— Верю, — сказал генерал, ухмыльнувшись. — Вы самый старательный человек из всех, кого я знаю. Брим застонал, и адмирал протянул руку Араму.
— А вы, наверное. Арам Нахшонский. Арам засмеялся и пожал руку генералу.
— Знаете, как-нибудь на днях я перекрашу эти красные перья в синие.
Генерал приподнял бровь:
— Тогда вы действительно будете выделяться в толпе.
— Что да, то да, генерал, — улыбнулся в ответ Арам, — зато меня узнавать не будут.
— Разумно, молодой человек, — ответил генерал. — Мне придется за вами присматривать. — И он повернулся к Бриму.
— Вилф, мы должны обсудить с тобой кое-что — из того, что «необходимо знать». У тебя найдется свободный метацикл?
— Конечно, генерал. — Брим повернулся к азурнийцу. — Арам, встретимся в кают-компании?
— Как только будете готовы, капитан, — ответил Арам. — Генерал, я горжусь знакомством с вами.
Драммонд улыбнулся — на этот раз вполне серьезно.
— Это я горд, что познакомился наконец с вами лично, Арам. Не так много есть таких, что пойдут против линкора на эсминце.
Он отдал честь, хотя и был без шляпы, потом, махнув Бриму рукой следовать за ним, вышел по мраморному коридору с высокими потолками к лифтам, охраняемым двумя вооруженными часовыми. Им он показал удостоверение и кивнул в сторону карескрийца:
— Я заказал капитану Бриму пропуск в синюю зону, — объявил он. — Код девятнадцать четыре пятьдесят семь А.
— Девятнадцать четыре пятьдесят семь А, — повторил часовой, проконсультировавшись с логическим планшетом. Он отстучал код, проверил удостоверение Брима и открыл лифт.
Брим почему-то не удивился, когда кабина очень быстро пошла вниз, казалось, на несколько тысяч иралов в глубь планеты, и мягко остановилась очень глубоко под Адмиралтейством.
— Неисчерпаемая бездна, — усмехнулся Драммонд, когда двери открылись и за ними оказались еще двое вооруженных часовых.
Брим снова застонал.
— Исчерпывающее описание, генерал, — сказал он, пока охранники снова проверяли удостоверения.
Драммонд улыбнулся снова, хлопнув Брима по локтю.
— Признаю, Вилф, — сказал он, идя через неширокий вестибюль к двери без видимого запорного устройства. — Но объяснения потом.
Он приложил свое удостоверение к центру панели, и массивная дверь отъехала в сторону. За ней оказалась скудно меблированная комната, где находился один невооруженный сержант.
— Как там наш гость? — спросил генерал. Сержант вскочил по стойке «смирно». Это был здоровенный мужчина, вряд ли меньше Барбюса, и вид у него был такой, будто он может справиться с любой ситуацией — что с оружием, что без.
— Жив, генерал, — ответил он с мрачной усмешкой. — Но точно не по моему желанию.
— И не по моему, — буркнул в ответ генерал. — Но он представляет ценность и потому пусть поживет еще. А кроме того, я думаю, капитан захочет его видеть — по крайней мере по двум причинам.
— Так точно, генерал! — ответил сержант. — Я его разбужу.
И он зашагал к внутренней двери.
— Это кто-то, кого я хочу видеть, генерал? — нахмурился Брим.
Драммонд улыбнулся и поднял палец.
— Посмотрим, узнаешь ли ты его. В рапорте ты описал его довольно точно.
— В ра?..
Брим не успел договорить, как сержант открыл дверь.
— Давайте, фон Остер, — сказал он. — Вас хотят видеть.
Через мгновение на пороге появился высокий блондин в ярко-желтом тренировочном костюме. Бриму случалось видеть военнопленных — этим объяснялась желтая форма. Явно это был пленный облачник. Но где они встречались? На Флюванне? Ему пришлось посетить кучу вечеринок и маскарадов во дворце до начала открытой войны. И еще он много видел облачников в гонках на Кубок Митчелла… Вдруг до него дошло.
— Мелия! — воскликнул он, кивнув облачнику. — Рогфор Мелия нагфор горбост сагар. Форгост? — спросил он на безупречном фертрюхте.
— Довник нагфор Мелия, — злобно ответил облачник. — И незачем поганить фатертрюхт, имперец. Я вполне могу говорить на вашем гадском авалонском.
— Я и забыл, что ты знаешь их язык, Вилф, — сказал Драммонд. — Где ты этому научился?
— В Карескрии, — улыбнулся Брим. — Мы, водители рудовозов, до войны все время имели дело с облачниками. Трианский был одним из наших главных клиентов.
— Многие из нас это помнят, — сказал Драммонд. — Незадолго до времени префекта Дорнера, — добавил он, обращаясь к облачнику. — Я так понял, что вы друг друга узнали.
— Он говорит, что был сбит над Мелией девятнадцатого, — ответил Брим. — Я тогда сбил два «Горн-Хоффа», и… — Он поджал губы и пригляделся к облачнику. — Второй рулевой был блондин, как вот этот.
— Дурак имперский, — презрительно сплюнул фон Остер. — Если это был ты, твоя трусость чуть не стоила тебе жизни. Я тебя чуть не сбил.
— Трусость? — скрипнул зубами Брим. — Фон Остер, я дал тебе шанс спасти свою жизнь и жизни твоей команды. А ты ответил выстрелом.
— А как же иначе? — ответил облачник, будто растолковывая дебильному ребенку. — Для чего же еще война? — Он рассмеялся. — Не будь ты таким бесхребетным, ты мог бы быть хорошим солдатом… не расслышал, как там тебя.
— Брим, — ответил карескриец. Тут облачник прищурился.
— Ты сказал — Брим? — переспросил он с новым выражением лица.
— Именно так, фон Остер.
У облачника был вид, будто он этого никак не ожидал.:
— Вилф Брим, с Кубка Митчелла?
— Гонялся я и там, — ответил Брим.
— Тогда, — сказал облачник, — ты наверняка знаешь моего командира. — Он сардонически засмеялся. — По дурацким вопросам, которые мне задавали твои имперские коллеги, я понял, что моя команда слишком много болтала. Потому вряд ли будет сюрпризом для вашего генерала Драммонда, что мой командир — не кто иной, как провоет Кирш Валентин. Я думаю, ты о нем слышал — он иногда тебя вспоминал.
— Меня? — спросил Брим. — А почему?
— Потому что он тоже дурак, — со злобной улыбкой ответил фон Остер. — Он считает тебя самым храбрым и самым опасным из имперцев. А я в тебе увидел труса, каков ты и есть. Он растерял уважение из-за своих взглядов на эту войну. У нас подозревают, будто он считает, что нам вообще не следовало ее вести.
