Флэма защитить и не дать вам повода считать его распоследним негодяем и развратником, ибо изменился он! И уж коль я, женщина, говорю об этом, то и веры словам моим дóлжно быть больше в этом. Ведь от женщины слова такие дорогого стоят и не говорятся, дабы разговор пустой занять!
Мать Вайза, сидя рядом с Калиле, смотрела на Хладу взглядом, полным надежды и мольбы, словно безмолвно восклицая: «Поверь словам этим! Помоги себе, Хлада! Убери мысли свои чёрные про юношу и дай себе больших сил прощением!»
Хлада, выслушав Калиле и не поднимая взгляда, глухо ответила:
– Спасибо за искренность и силу твою женскую. Но теперь я должна сама себе ответить на многие вопросы, что уже по-другому звучат во мне. Потому и решила пока не встречаться с вашим попутчиком до поры, пока мы своими энергиями не научимся управлять. Так нам Разум с червями и велели, чтоб беды никакой не случилось, – и подняв глаза на Калиле, продолжила она уже не так отрешённо, – Все мы люди, и у каждого из нас есть, как светлое, так и тёмное. Потому то наша главная цель в жизни, укреплять в себе светлое, чем и освещать тёмное, изгоняя его из себя.
Повисло молчание, которое прервал Пётр, чем-то напомнивший Калиле её мужа.
– Ты у нас почти оборот пробыла, красавица, так ведь? – осторожно начал он.
Калиле утвердительно кивнула головой и уверенно ответила:
– Да. Но уже за этот оборот смогли мы с мужем моим, Дюгутем, показать, что мы не только говорить умеем, но и дела делать нам сподручно.
Мать Вайза положила свою ладонь на руку Калиле, словно останавливая её от спора и мягко сказала, обращаясь к мужчине:
– Пётр, эта пара, по моему разумению, может много пользы нам принести. И уже то, как умеет готовить эта жена, – повернула она голову с улыбкой на Калиле, – даст тебе повод не сомневаться в этом. Не говоря о её муже, что в одиночку рыкуна поборол.
Пётр улыбнулся, глядя на Калиле, и миролюбиво пробасил:
– Да, наслышаны мы уже про удаль мужа твоего. Мало кто у нас может похвалиться, что рыкуна поборол, да ещё и в одиночку.
На что Калиле расстегнула на груди простую накидку, и все увидели у неё на шее ожерелье из десяти когтей на высушенной жиле.
– Это ожерелье только с передних лап рыкуна и его жилы с них же, ежели вдруг неверие от слов мужа моего вас посетило, – с горящим взором, сказала Калиле. – Рыкунову накидку не стала я нести сюда, чтобы Дюгуть вопросы не задавал, но когти эти вы и потрогать можете, чтоб убедиться, что не подделкой они из веток опавших выструганы. И выменять такое вряд ли кто сможет, потому как только глупец их на обмен отдаст. Всё это я показываю и говорю, чтоб знали вы, что все дела наши правдивы, да искренни, как и мои слова в защиту Флэмову.
Сказав это, Калиле сняла ожерелье и с небольшим стуком положила его на стол перед мужчинами и Хладой.
Пётр взял ожерелье в руки, потрогал когти и даже постучал ими по каменному столу, издав глухой костяной звук.
– Смотри-ка, Лэви, и впрямь рыкуновы когти! – улыбнувшись, хмыкнул Пётр.
Лэви взял ожерелье в руки, так же, как и Пётр, потрогал когти и с улыбкой вернул их Калиле.
– Про вас двоих с мужем мы уже решение приняли, – отстранённо-холодно сказала Хлада. – Живите и помогайте нам развивать селение трудом своим и знаниями по собирательству, да охоте. Да на стряпню тебя будем теперь звать, когда другими делами занята не будешь. Твой отвар вмиг все выпили да добавки просили.
Хлада повернулась к Лэви и добавила:
– Есть у нас возможность жилище соорудить вблизи центрального навеса для них, чтоб сподручней им обустроиться было?
Лэви кивнул, и Хлада, встав из-за стола и пожелав крепких снов, ушла не оборачиваясь.
Мать Вайза посмотрела внимательно на Калиле и с усталой улыбкой сказала:
– Знай ты Хладу так же долго, как и я, с самого её рождения, то поняла бы сейчас, что её только время излечит и работа поможет душу осветлить. Но то, что она теперь не будет встречаться с Флэмом, это уж точно. Поверь мне. Уж очень она упряма в своих решениях. Я, кстати, собиралась к вам как раз после этого малого совета зайти и поговорить с Флэмом. Может и смогу его немного успокоить и надежду дать на встречу с Хладой, как только он вернётся в другой раз.
– Ох, мать Вайза, – опустив глаза, негромко прошептала Калиле, сдерживая слёзы – Чахнет наш парнишка. Да и не только от этой болезни слабости. Я ж видела, когда приносила ему отвары, как глаза его горят надеждой на встречу с Хладой.
Тут Пётр прокашлялся и, указав рукой на фонари, миролюбиво сказал:
– Уж сиаляки спать собираются и нам пора на покой. А как проснётесь, вас Лэви в новое жилище определит. Там и обустроитесь основательно. И верьте, что всё уладится. Надежда ведь тоже силы даёт. А парнишку вашего мы сопроводим в ближайший поток чин по чину. Уж кто-кто, а Лэви в этом мастер непревзойдённый. Это же он потоки первым оседлал с отцом Хлады, чтоб ты знала, красавица.
Калиле улыбнулась сквозь слёзы и закивала в ответ:
– Рада знать Вас, Лэви, и благодарствую за помощь, когда растерзать нас с мужем не дали. И Вас, дядька Пётр рада знать. И за поддержку Вашу особо благодарна. Так и передам Флэму слова такие важные Ваши.
Пётр пожелал всем крепких снов и ушёл, а мать Вайза с Лэви пошли провожать Калиле, где Вайза попросила наедине поговорить с Флэмом.
Флэм с трудом открыл глаза, когда к нему на лежанку присела мать Вайза, и с надеждой впился в неё взглядом.
[1] «Мах» - промежуток времени, равный 33 оборотам (Оборот - промежуток времени, равный земным суткам в соотношении 1 к 1,00314).
[2] «Оборот» - промежуток времени, равный земным суткам в соотношении 1 к 1,00314.
Дорога, в странной с виду телеге, едущей мягче обычного, убаюкивала слабеющего Флэма, и он в который раз проваливался в полудрёму, вспоминая слова Вайзы: «Не держи зла
