Мы с тобой нескоро увидимся, сказала Анна. Давай хорошо попрощаемся.
Она сказала это после любви, и потом была еще любовь, а потом он спросил — почему нескоро.
Будет большая война.
Большая, но быстрая, ответил он. Все как мы спланировали.
А какой был гладкий план. Анна с Махайродом стремительно ударят по Халифату, я поддержу их в сенате; после первых побед сенат признает статус кво и направит к ним в помощь Первый космический. Я полечу с ним как трибун. Халифат будет разобщен, мы разобьем его ядро, распавшиеся куски не будут представлять угрозы; Рим их постепенно доест, а мы вернемся триумфаторами. Каждый из нас получит то, чего хотел.
— Ты не понимаешь. — Анна лежала на спине, губы ее едва шевельнулись. — Будет большая война. Я хочу, чтобы ты был на моей стороне. С открытыми глазами, не так, как Горацио или Альбин.
Он повернул к ней лицо, накрутил прядь на палец. Они лежали рядом и смотрели в прозрачный потолок космической станции, над их запрокинутыми лицами вращались по бесконечному кругу звезды, корабли, спутники. Как в часах или армиллярной сфере, все двигалось по своей чудесно рассчитанной траектории. Размеренно. Неостановимо.
— Разве мы не на одной стороне?
— Ты еще не понял? Мы не пойдем на Халифат.
Гай приподнялся на локте, всмотрелся в ее лицо. Удивления он не почувствовал, хотя должен был.
— Мой флот не пойдет к Форпосту, Второй ближе, — торопясь, будто бы он собирался вот-вот заткнуть ее, сказала Анна. — Я пойду к Земле. Рим будет воевать с Римом.
— Почему?
— Потому что без этого не получится всего того, что мы хотели построить. Рим должен измениться. Рим должен отдать человечеству то, что у него отнял. Историю. Движение времени. Без движения нет жизни.
Она говорила и выглядывала в его лице хоть какое-то изменение, тень понимания. Но он молчал. Быстро считал про себя, что теперь нужно сделать в первую очередь.
— Ты с самого начала это планировала?
Конечно. Зачем спрашивать. Врагов держи близко, а любовников еще ближе.
Он отстранил ее, сбросил покрывало и начал одеваться.
— Ты хочешь обрушить Рим в самое себя. Сломать ему хребет, вот что ты хочешь. Уничтожить всех нас.
— Нет. Я хочу освободить Рим от цепей.
— С чего ты взяла, что Рим в цепях. Ты что же, назначила Конрада на растерзание, заранее? И всех его людей? Анна, да что с тобой!
— Я же была на Авле. Я видела гробницы пророков… — она тоже встала и уставилась на него — нагая, высокая, стройная, с разметавшимися пепельными волосами.
Злость вскипела в нем, как расплавленное железо — и жгла так же.
Не говори ничего! Не разрушай то хрупкое, что у нас осталось, хотелось ему выкрикнуть.
Но она продолжала говорить. Хотелось ударить ее. Или зажать уши и выбежать.
— Я совершила аварийную посадку, когда мы патрулировали тот сектор. По неведомой причине забарахлил двигатель. Упала в ледяной пустыне, никаких признаков жизни, ничего. Связь не работала, кислород кончался. Я выбралась из шаттла и пошла наобум, вперед. У меня была сломана рука, и, наверное, было сильное сотрясение. Энергоуловители сбойнули, даже руф не работал. Я шла и шла, просто чтобы не умереть в шаттле, понимаешь? Не как животное в ловушке!
Она запнулась, но потом продолжила. Гай не верил своим ушам. И это холодная рациональная Анна, помешанная на карьере и достижениях. Как это он не уловил раньше тень ее безумия.
— Кислород был почти на нуле, наверное, трещина в рециркуляторе. Я задыхалась. Мне казалось, что я иду уже не по ледяному черному полю, а по осыпающимся пескам, раскаленным и пышущим мне жаром в лицо. Не иду, ползу. Термоотводы тоже не работали и я поджаривалась внутри собственного костюма. Ты знаешь, что это такое — медленно умирать от гипоксии и перегрева?
— Нет! Но не…
— Подожди. Не перебивай, — она облизнула губы и уставилась на него. У нее дрожали руки.
— Я шла. Потом ползла. Потом упала. Как обидно было умереть даже не на римской планете! На каком-то обледеневшем куске… чего-то. Пустой породы. Я перевернулась на спину, чтобы хотя бы смотреть на звезды и увидела, что небо — синее. Белесо-голубое, как в пустынях на Земле. Я слышала ветер. Песок сыпался мне на визор. Песчинки процарапывали пластик. Еще немного, еще секунда — и я поняла бы смысл всего этого. Еще мгновение. Но тут он заговорил со мной. Нет! Не перебивай! Сам Сеид Махди стоял надо мной и огненные столпы двигались по левую и правую его руку, и плащ его был из огня, и аба — из света! Он говорил не словами, но я все понимала. Он сказал о конце истории и разбитом циферблате. Он сказал, что мы ошиблись, понимаешь? И что он сам, столетия назад — ошибся. И правда, подумай сам! Алгоритмы топят любую возможность развития, флоты вечно вращаются по календарному кругу. Мы остановили время в Золотом веке — и оно остановлено! Под властью алгоритмов мы ничего не решаем. Не влияем на свою судьбу. А значит, никуда не двигаемся. Мы застыли и ничто извне нас не может изменить, потому что мы слишком сильны.
— Анна, гипоксия…
— Помолчи! Вот поэтому я раньше тебе и не рассказала. А теперь подумай о том, что когда местные нашли меня, на ступенях гробницы пророка, то я дышала. Кислород был на нуле, костюм пробит, но я свободно дышала. Это было чудо, Гай. Я не могла его игнорировать. Это было настоящее, неподдельное чудо.
Гай нащупал стул и сел, не отрывая от нее взгляда, как от опасного зверя.
— Они вылечили меня, разрешили связаться с кораблем. Мы заключили соглашение. Потомки Махди тоже недовольны состоянием дел в Халифате. Они дали мне возможности, знания, для того чтобы создать всех этих детей. Ты не представляешь, насколько далеко зашли их технологии по пути, отличному от нашего. Сплав науки и мистики, удивительный. Матрицы сознания, программирование самой человеческой души. Я даже не могу описать, что…
— Зато я могу! У меня есть свои источники информации, и я прекрасно знаю об азраилах. Идеальные солдаты с подавленной волей, вот и все твои матрицы. Как будто не Махди продают их по всему халифату. А с детьми это была ошибка, опасный вздор — я сто раз говорил тебе. Спасибо, если не фатальная. Нельзя создать человека, который делал бы то, что тебе хочется — и при этом не оставался бы бездушной куклой, как азраилы, Анна! Даже если этот человек… когда-то тебя любил.
— А ты бы поверил тогда, если б я сказала, что сам Сеид Махди говорил со мной? Поверил, если бы я сказала что его плащ — до сих пор цвета римского багрянца!
— Нет. И сейчас не верю. Это были аберрации сознания в шоковой ситуации. И на основе этой… нелепости ты слепила целую идеологию! Религию! Вовлекла Поппею, Фелицию, Горация, Альбина!
— Тогда какая разница. Люди не важны! Важны лишь наши дела!
— Действительно, какая разница! Я всего лишь узнал, что ты спятила! Потребовала от всех нас жертв и слепой веры, а теперь — план внутри плана! Вранье! Собственные слепые амбиции. Во имя чего? Ради галлюцинации? Да у нас внутри Рима собственных проблем полно! Одни пролы чего стоят. Пророк про них случайно ничего не сказал, а?
Анна вдруг дернулась, как от удара.
— О пролах я позаботилась, — она не сводила с него ярких светлых глаз. Волчица, решившая сожрать своих детенышей. И, наверное, его самого. И Конрада. Как же ее остановить!
— Не тебе упрекать меня в том, что я ничем не пожертвовала. Не тебе, Гай Августин Тарквиний!
***
18 августа, вечер, год от основания Рима снова 587
— Но ты пытался? — спросил Конрад.
Белое солнце падало за горизонт и никак не могло упасть. Светловолосая девочка, самая одинокая на свете, ничего не знающая о себе, девочка с силой и судьбой дракона, ждала их решения. Холмы изгибались плавными дугами. Сильно пахло мокрой пылью, вдоль тропинки работали оросители.
— О, еще бы. Она пыталась запереть меня. Потом уговорить. Я был в ярости. Ты ждал транспортов, наш план рассыпался на части, ничего нельзя было отменить. Я не был готов вдаваться в вопросы свободы воли и сдвигать воображаемое мировое время. Сделать я тоже ничего не успевал. К Форпосту пошел Второй флот. Погибли люди. Ты десять лет жил с мыслью, что я предатель.
