не стал смотреть.
Он так и не понял, доволен он собой или нет. С одной стороны, задание выполнено, и Олегу Тимофеевичу не светит место в совете директоров, а светит оно несимпатичному племяннику Аллы Мартыновны. Зачем это понадобилось Рудре – бог весть, ну да вряд ли он что-то делает просто так. Не одарив кандидатов прогностическими способностями, он снабдил их полезным инструментом: умением управлять людьми на расстоянии. И сами кандидаты – тоже инструменты, а Рудра смотрит на них с прищуром старого слесаря: кондиция или дерьмо? Кто-то плохо заточен, и это поправимо, а кто-то вообще сработан из низколегированной стали, в утиль его…
Ничего особенного, так и должно быть. Безупречных не бывает, бывают иллюзии. Ирвин казался безупречным, пока не сломался.
Убивать Олега Тимофеевича Василий не собирался: убийство не значилось в задании. Он предполагал всего лишь устроить топ-менеджеру автомобильную катастрофу по дороге с корпоратива, в каковой катастрофе водитель всего лишь украсился бы парочкой синяков, зато пассажир получил бы достаточные телесные повреждения, чтобы на несколько месяцев выбыть из строя. Просто и без лишних выдумок, по принципу экономии усилий. Тренировка на модели прошла безукоризненно, а уж как перевернулся и лег на крышу лимузин – любо-дорого было посмотреть.
Но заглянув любопытства ради на корпоратив, Василий передумал. Всего лишь три месяца назад он ненавидел этих ворюг-толстосумов со всей ненавистью офисной планктонной частицы, честно признавая, что в глубине души завидует им, – теперь лишь презирал. И понимал, что решил унизить бедолагу Олега Тимофеевича не из едкой планктонной зависти, а из чистого презрения. Кто я, а кто ты – осознал? Ну и не выпендривайся.
Вознесся, однако!
Осталось сделать самую малость: убрать свое изображение из видеозаписей. Сделав это, Василий покинул банкетный зал, но вместо того, чтобы вернуться в круглую гостиную и смиренно ждать оценки экзаменатора, перенесся в свою съемную комнатушку в обреченном на снос обшарпанном доме с опасной трещиной на фасаде, в тот самый апрельский день, в тот самый час…
Вмешаться в прошлое невозможно по определению, но можно наблюдать. Сам себе Василий казался вполне материальным, себя он видел и мог пощупать, но любой, кому вздумалось бы, запросто прошел бы сквозь него, ничегошеньки не заметив. Удобно! Ни от кого не придется уворачиваться, как уэллсовскому человеку-невидимке, и не нужно задерживать дыхание, чтобы, боже упаси, не нашуметь. Кстати, что там писали популяризаторы физики – невидимка должен быть слеп? Не ту физику они популяризировали.
Узкая комната-пенал отражала убогий быт: мусор, пыль, расхристанная постель, огрызки и объедки на тумбочке, заменяющей стол. Ничуть не опрятнее, чем у квартирной хозяйки, старой пьяницы, с той лишь разницей, что квартирант имел ноутбук, а старухе было невдомек, зачем он нужен.
Ностальгического чувства так и не возникло. Василий испытал жгучий стыд.
«А где же я?» С этой мыслью он прильнул к оконному пыльному стеклу и понял, что точно выбрал время. Он увидел себя бредущим прочь от дома – навсегда, как мнилось. Прочь от жизни такой и вообще из бытия. Даже предсмертной записки не оставил, потому что всех презирал. Нет бы начать с себя!
– Вернись, дурак, – прошептал Василий, но, конечно, никем не был услышан. Провожая взглядом нескладную свою фигуру, он морщился, как от зубной боли. Ну куда, куда ты идешь, от чего бежишь? От бесперспективности своего существования, что ли? Похоже на то. Отсутствие целей… Стать таким, как Олег Тимофеевич, ты не хочешь, служить до старости ему подобным тебе тоже поперек горла, и нет ветра, что наполнил бы твои паруса. Хм, а ты искал его, этот ветер?
Заряд снежной крупы ударил в стекло, и Василий, замычав, отстранился. Рудра стал для тебя тем ветром, сказал он себе. Господи, да о чем я думал еще недавно? Вернуться? Отказаться? Я же не хочу назад в человечество, то есть, может, умом и хочу иногда, да не смогу уже. Привык к могуществу, как автомобилист привыкает к своей механической повозке на колесах, нет, даже намного хуже: как наркоман привыкает к ежедневной дозе и уже не мыслит себе существования без нее. И страшно мне до дрожи в коленках, и сосет под ложечкой, а куда же мне деться? Нет никаких сил спрыгнуть с этого поезда, разве что спихнут силой… хорошо еще, что Рудра взял на себя эту обязанность, а не предоставил кандидатам играть в «царя горы», спихивая друг друга!
«Но если буду отбракован – черта лысого я теперь пойду самоубиваться, – сказал он себе. – Может, на прощание обзову Рудру сукиным сыном, но все равно скажу ему спасибо за школу».
Он засмеялся, поняв, что сейчас с ним происходит окончательное перерождение, и тотчас ощутил, что в левом сжатом кулаке зажато нечто мелкое, чего только что не было. Разжав пальцы, он обнаружил, что на ладони лежит крупная пилюля. Одна, причем белая, а не две разноцветные, как в «Матрице».
«Если уверен в себе – глотай», – произнес кто-то внутри него голосом Рудры, и сразу пришло понимание, что означает эта таблетка. Новый шаг на пути в боги, и шаг пороговый, бесповоротный.
Расчеловечивание.
Овцы не управляют отарой. Надзирающий за человечеством не должен быть человеком.
Василий еще подумал о том, что по всем психологическим клише его сейчас должно бросить в жар, а потом безо всякого перерыва – в криогенную камеру, чтобы кожа от макушки до пят покрылась мурашками величиной с желудь, но почему-то не случилось ни того, ни другого. Вот же дерево бесчувственное, окаменевшее… не боишься, что ли?
Но ведь и правда: не боюсь. Немного жаль только.
А не придет ли время, когда станет не «немного», а очень-очень жаль?
Может, нет, а может, и да. Как узнаешь заранее? Где они тут, чужие ошибки, чтобы поучиться на них? Топай помалу вперед без карты и компаса, наступай на грабли, набивай шишки. И не жалуйся! Наоборот, будь рад, что имеешь время на колебания и размышления.
«Тот» Василий уже давно скрылся из виду, а этот размышлял и колебался, благо время было. Он проглотит таблетку, станет кем-то другим, и это правильно: человек глуп и слаб. Можно не глотать – и что тогда? Вспомнились слова Рудры: «Если вы не подойдете, я обязуюсь вернуть вас в исходное состояние, то есть поместить в эту же пространственно-временную точку с подчищенной памятью, и делайте с собой что хотите». Вот интересно: как он это провернет, если за прошлым можно только следить, не вмешиваясь?
Он понял ответ: достаточно обнулить меня-сегодняшнего, и тогда останется лишь тот
