Несколько секунд Полина смотрела на Эстерсона в тихом бешенстве. Казалось, она по-прежнему ничего не слышит и не видит – кроме своих страхов.
Эстерсон стиснул зубы и опустил глаза – его импровизированный монолог был хорош. Но цели он, видимо, не достиг. Не хватило убедительности.
Но когда Полина, по-птичьи резко всплеснув руками, швырнула карабин на дощатый пол и, закрыв глаза рукой, разрыдалась, Эстерсон понял: его услышали.
– Ну что вы, Полина, что вы… – приговаривал Эстерсон, робко поглаживая немытые кудри своей неожиданной русской знакомой. – Я не хотел вас расстроить. Я совсем не хотел вас расстроить…
– За годы… годы одиночества на этой… чертовой… базе… – всхлипнула Полина. – Я стала… форменной… истеричкой…
Они сидели у пылающего камина и пили горячий черный чай.
На придирчивый вкус Эстерсона чай был не ахти каким – сладковатым, вонял сеном и консервантами. Но общество Полины способно было искупить недостатки всякого продукта.
Обычно они разговаривали до полуночи, сопровождая свои чайные церемонии поеданием галет и варенья из местной ягоды круш, напоминавшей по вкусу вишню, а по виду – красную смородину. Время от времени Эстерсон подкладывал в огонь символических дровишек (ведь было еще совсем не холодно, даже по ночам), а Полина бегала к холодильнику за новой порцией сладкого.
Эта идиллическая картина повторялась с небольшими вариациями уже двенадцать вечеров подряд. Но Эстерсон и Полина не жаловались на недостаток тем – им многое нужно было рассказать друг другу.
И лишь одна мысль тревожила теперь Эстерсона по-настоящему. А именно, что будет, когда в его «Сигурде» сядет последняя батарейка.
«Неужели придется выучить русский?» Впрочем, эта перспектива Эстерсона скорее бодрила, чем пугала.
В тот вечер они говорили о катастрофе. Той самой, после которой Полина осталась единственным гуманоидом в округе.
Все то время, что он прожил на биостанции, Эстерсон избегал спрашивать о несчастье. Он не хотел бередить раны и без того нервной Полины, справедливо полагая, что она сама расскажет, когда найдет нужным.
И такой день наступил.
К этому дню и Эстерсон, и Полина уже привыкли к откровенным разговорам. Эстерсон без утайки рассказывал ей о себе: о нравах в дортуаре частной школы для мальчиков имени Оксеншерна, об Эрике и своем первом браке, о «Дюрандале» и о бегстве. Полина слушала очень внимательно и вдумчиво. Разве что иногда задавала вопросы, которые можно было запросто назвать бестактными и при желании на них обидеться.
«Так что получается, вы больше десяти лет того… не были с женщиной?» – спрашивала Полина, прищурившись, как профессиональный психоаналитик.
Или: «Скажите мне, Роланд, если бы сейчас тут оказался ваш сын, Эрик, у вас хватило бы духу рассказать ему все, что вы рассказали мне?»
Но Эстерсон и не думал обижаться. Он чувствовал: здесь, на Фелиции, обычные человеческие представления о том, что можно спрашивать, а что – нельзя, не очень-то работают. Здесь, на Фелиции, можно и нужно говорить обо всем.
– К началу проекта у нас здесь подобралась славная компания… Я, мой муж Андрей, инженер обслуживания глубоководных модулей, профессор Валаамский, руководитель проекта, его, так сказать, невенчаная жена и секретарь Витусик, кстати, молодая аспирантка кафедры астрозоологии. А также помощник Валаамского Константин, специалист по инопланетному интеллекту, и его коллега (а заодно любовник) Гоша…
– По-моему, очень удачно… Каждой твари по паре, – с иронией прокомментировал Эстерсон.
– Без этого нельзя, – серьезно сказала Полина. – В экспедицию всегда подбирают более или менее стабильные пары. Чтобы народ не начинал психовать на почве… на почве секса.
– Но ведь все равно психуют? – предположил Эстерсон.
– Конечно. Но гораздо менее охотно. Так вот, – продолжала Полина, – о том, чтобы психовать, никто из нас и не думал. Во-первых, мы отхватили солидный грант и просто купались в деньгах. Про деньги – отдельная песня. Но предупреждаю, она длинная.
– Люблю длинные песни. Тем более про деньги. Рассказывайте. – Эстерсон поощрительно махнул рукой.
– Ну значит, слушайте. Профессор Валаамский, светило астробиологии и заведующий соответствующим факультетом Московского национального университета, в свои семьдесят шесть лет был на пике славы и успеха. Он читал лекции, за каждую из которых получал больше, чем менеджер сталелитейного цеха за месяц. Он вел научно-популярную передачу на канале «Знайка», писал книги и воспитывал молодежь. Спроси любого студента, кто у нас астробиолог номер один? Каждый тебе ответит: Валаамский. Его приглашали на кремлевские банкеты, ему давали госпремии к каждому юбилею и вообще держали за мудреца всероссийского масштаба, открывающего глаза общественности на тайны инопланетной жизни…
– Вот это да! Прямо даже завидно!
– Надо сказать, такие люди, как Валаамский, никогда не ездят в экспедиции. Зачем им дурная экзотика дальних странствий? Их и в столицах неплохо кормят. И Валаамский никогда бы не сподвигся тащиться в этакую даль, если бы не Витусик. Ее со студенческой скамьи распирали идейки, а в ее близоруких карих глаза горел эрос познания. Правда, она была на пятьдесят лет моложе Валаамского. Но, как сказал мой гениальный однофамилец, любви все возрасты покорны. Как водится в таких случаях, страсть была быстрой и всепожирающей. Запахло разводом и, соответственно, скандалом. Четверо внуков Валаамского подали на Витусика в суд (за то, что она якобы присваивает научные достижения профессора, пользуясь его любовной рассеянностью). Жена принялась травить ее через Общество Защиты Нравственности и через прессу… И тогда Валаамский принял единственно верное решение: на свободу! Подальше от оков цивилизации! Назад, в молодость. А что делают биологи, когда они молоды?
– Лазают по малоисследованным планетам.
– Именно! В общем, высокие покровители, сочувствующие престарелому Ромео, тут же накидали Валаамскому денег. И хотя исследовательский проект был состряпан на скорую руку, и никто толком не понимал, чем же можно заняться на этой самой Фелиции, Валаамский с энтузиазмом принялся за подбор кадров. Так как сам профессор вовсе не собирался пахать тут на ниве науки – у него были дела и поважнее, – он серьезно подошел к тому, чтобы с ним работали профессионалы только высшего класса. Должен же кто-то делать всю черную работу? Давать результаты, под которыми будет не стыдно подписаться самому Валаамскому?!
– Так в состав экспедиции вошла астроботаник Полина Пушкина.
– Роланд, сколько можно вам повторять, что я не астроботаник, а астробиолог? – Полина наморщила нос и сделала вид, что сердится.
