думаю — его не особо любят жители станции. Мне всего-то нужно будет дождаться, пока алкоголь подействует на его не совсем человеческий мозг, а после — вытащить из бара, связать и потащить куда-нибудь подальше. Я не собираюсь отнимать у тебя попытки встречи с первой, как я понял, интересной тебе девушкой (да и не особо ты мне будешь нужен, чтобы тело тащить), но весь завтрашний день мы проведём в подготовке — нужно сделать всё так, чтобы когда я притащил его к машине, у нас не было причин возвращаться в Монреаль в ближайшие дни. И… Если что-то останется из местной валюты — отдашь своей пассии.
— Кому?
— Лилии. И не смотри на меня с таким благодарным выражением лица — я сейчас передумаю и сошью из лишних линз ожерелье, — тот тут же снова опустил взгляд. — Итак, план таков: сначала возьмём топливо на обратную дорогу, и дотащим его в машину; перепрячем машину поближе, купим верёвки, снимем комнату Аврелии у Марии на весь день. В свободное время ещё нужно будет закупить патронов и еды. В четверг каждый сам по себе, но в шесть утра пятницы я жду тебя в комнате Аврелии. Понял?
— Понял. Неплохо звучит.
— Ещё бы всё это работало — мне в последнее время в планировании не особо везёт…
* * *
Оказалось, что бар назывался «Жаждущий Аид»; оказалось, что завсегдатаев в нём не так уж и много (если не считать охрану станции); оказалось, что самый отъявленный алкоголик того места свободно владел русским, лучшая, после госпожи, девочка — итальянским, а лучший мальчик — французским; оказалось, что если собрать все долги с должников бара, то тоннель на любом из уровней станции можно было бы усыпать гильзами; оказалось, что во время войны с Крысами бордель был единственной нейтральной территорией и причиной для Крыс принимать душ — слишком грязных не пускали к плотским развлечениями, а среди «приезжих» слишком грязными были всего-то все — чего только не узнал Уильям, пока сидел и неспешно потягивал рюмку самогонного виски, ожидая прихода Ворона. Бармен (коего, как оказалось, звали Джорджем) направо и налево делился слухами, сплетнями, рассказами или байками — тем, что и так знали все. Вокруг играла тихая, едва заметная гитарная музыка, к которой иногда подключались скрипка и барабанные, развлекая толпу.
Того, кого ждал Уильям, оказалось, звали не только Калебом — он представился так в том месте лишь единожды. «Каждый раз он называет новое имя, — шептал паренёк, протирая какой-то железный стакан. — Калеб, Шоу, Данте, Ламберт, Вик — сколько уже от него я разных имён услышал. Даже некоторые новые для себя открыл — «Вергилий». Не, ну ты прикинь, а? Это какими родителями нужно быть, что бы… «Вергилий»… Но первый раз, когда я его увидел, я помню отлично — ещё тогда думал: «Нормальный мужик, только бледноватый да слишком уставшим выглядит — рюмочка-другая его исправит», — но он подошёл, молча спихнул какого-то спящего клиента со стула и, короче, таким, знаешь, глубоким голосом — хрен пойми, как объяснить — не низким, а именно глубоким, сказал: «Я Лост. И я буду водку», — у меня аж мурашки пошли, ну его нахер. Это потом он принялся вести себя, как грёбаный маньяк, и я понял, что он — та ещё сволочь, а так…».
Вокруг Ворона всегда ходило великое множество слухов. Даже его имя и фамилия — Эммет Джонс — ставились под сомнение теми, кто прожил чуть больше тридцати лет — они убеждали тех редких людей, что ещё интересовались слухами, будто бы тем именем Ворон представился Эволюции, когда только-только пришёл к ним. О его силе, о его способностях и о его деяниях, разумеется, ходило и того больше, но подтверждений им, впрочем, как и в случае с именем, не было никаких — люди просто принимали истории за чистую монету, пытаясь заполнить пустоту.
Самый удивительные из рассказов были о рождении того чудовища — один из Кардиналов Золота, близко работающий с Эволюцией, как-то утверждал, что Ворона в младенчестве мать бросила в гнездо к матке. Мол: настолько тяжёлыми были времена или настолько сильно заболел ребёнок, что ей было проще оставить того на съедение мёртвым, чем смотреть, как он умирает, но королева гнезда была настолько слаба, что просто лежала себе на земле, низвергая паразитов в воздух, и ждала, пока ей в рот насыпят мясо, смотря на мальчика своими гниющими глазницами. Юный Эммет тоже просто лежал и, принимая в себя паразита, кричал, а потом, когда голод стал слишком сильным, начал питаться травой, насекомыми и самой маткой, пока его не нашёл какой-то мужичок.
В то же время другие шептали, что он родился от женщины, что была здорова на момент его зачатия, но заразилась, будучи беременной. Так что когда какие-то случайные люди пристрелили её, они заметили чрезмерно большой живот, а потом, увидев, что он ещё шевелиться, вскрыли его и нашли в нём человеческого, казалось бы, ребёнка.
Третье вовсе рассказывали, будто бы он сам на протяжении многих лет целенаправленно ходил в гнезда и дышал паразитами — закалял свой организм до неведомых обычным людям порогов и, в итоге, стал не просто перебежчиком, а настоящим симбиотом, чей разум был освобожден от воли токсоплазмы, но тело было улучшено ею же.
Затем, спустя большой пробел, он стал самым молодым и самым успешным из воров, убийц и наёмников, что брала к себе Эволюция. Вероятно, это был единственный стопроцентный факт: Ворон пришёл в обитель Джорджа Дарвина ещё в четырнадцать лет и два месяца своей жизни — именно это Уильям из Джонсборо, будучи наёмником, слышал ото всех, но за границами того, вероятно, факта, всё вновь разнилось.
Одни говорили, что он улыбался, проходя проверку секты, другие — что сделал это быстрее любого живущего на свете, третьи и четвёртые — что наоборот — растягивал удовольствие, разнясь лишь в методах того, как он достигал цели. В любом случае, проверку Джонс прошёл успешно, и с того времени до две тысячи семьдесят шестого длилась его большая, полная крови и убийство дорога, что оборвалась также внезапно и туманно, как и начиналась, чтобы возобновиться в глазах Хантера через восемь лет вне территории США — когда в одном из углов бара раздался мужской сдавленный крик — по одной лестниц, ведущих с уровня земли вниз, прокатился темнокожий паренёк в форме охранника, явно сбитый чьим-то сильным ударом. Все посетители
