У женщин всё иначе. Совсем всё!.. Они — отрезок. Они никуда не путешествуют — они вытягиваются от рождения до самой смерти. Для них всё, что было вчера — есть сейчас и точно будет завтра. Их прошлое для них — это тоже они сами, просто «из вчера». И их будущее, если бы они могли его разглядеть, тоже было бы ими. Стоит вам порадовать женщину, как она немедленно вспоминает всё хорошее, что вы ей делали — и даже представляет всё, что ещё можете сделать. И чем больше делаешь хорошего — тем лучше, в общем и целом, к тебе будет относиться женщина, прощая мелкие косяки…
Но вот в них, в этих самых мелких косяках, всё и дело! Ведь они тоже не забываются, а записываются и вносятся в специальный журнал — и там систематизируются… И стоит тебе косякнуть, как женщина открывает свой журнал и начинает вспоминать всё, что ты «накосорезил» на её памяти. И вот тут — держись!.. Тут от любви до ненависти один шаг. И ладно бы они только к мужикам так… Они ведь так ко всем! Их жизнь — это настоящие качели между «счастьем» и условной «депрессией», в зависимости от того, чего сейчас в их жизни больше.
И депрессия у них совсем не такая, как у нас. Мужчина, страдая и тоскуя, погружается в депрессию, как та точка на дороге времени — мгновенно и целиком. Но вы ведь помните, да? Женщина — это, как минимум, отрезок в бесконечности (дайте им вечную жизнь, и вы познаете, что такое «бесконечно виноватый»), она погружается в депрессию медленно и наслаждается ею! Да некоторые из них до конца жизни могут не понять, что это депрессия, а не чёрная полоса, затянувшаяся на несколько десятилетий!..
В общем, не стоит удивляться, если, разбив любимую чашку женщины, вы неожиданно узнаете, что «в таком-то году, в таком-то месяце, в такой-то день и час» (и минуту, и секунду!) уже разбили что-то… Например, её доброе и незлопамятное сердце. Берегите своих женщин! И берегитесь их!.. А в женские войны можно влезать, только строго удостоверившись, что это не временное перемирие, коварно выдаваемое за вечный и нерушимый мир — а действительно утихшая вражда.
Так что как бы мне ни было интересно, что не поделили Ариша и Маша, но выяснять это сейчас — и даже в ближайшее время — я не собираюсь, потому что иначе рискую стать вечной и неисключаемой частью их вражды. И всего-то после одного-единственного вопроса… Вот оно мне надо?
Из-за демонстрантов мы выступили позже, чем планировали, но шли довольно бодро — и уже к вечеру приблизились к Вараньим равнинам. Там мы разбили лагерь и устроились на ночёвку, а утром снова двинулись в путь.
Ещё на подходе мы поняли, что модернизация подъёмника и подъём слонов затянулись. Сложно было не заметить — или, точнее, не услышать — возмущение одной из слоних, которую тащили вверх по склону привязанной к деревянной платформе. Она яростно трубила на все окрестности, наверно, вспоминая все обиды, что нанесли ей люди за её долгую жизнь — тоже ведь женщина…
Отправившиеся на перерождение ударники ждали нас в Перевале, который успели к тому времени восстановить, активировать там точку возрождения — и даже начать обустраивать. Собственно, для чего из Мыса и прибыл Саша.
— Когда назад? — обрадовался я при виде партнёра.
— Завтра, — улыбнулся Саша. — Хотя тут хорошо… Я бы ещё подзадержался.
— Что, надоело тебе за крепостной стеной? — засмеялся я.
— Ну, не то чтобы надоело, просто… Здесь работы явно меньше! — поддержал моё веселье партнёр. — Это у тебя что ни выезд, то тяготы и риски, а у меня — всё наоборот!
— Так и живём!.. — вздохнул я, с тоской вспоминая башню, большую кровать и бурные ночи. Что бы там Ариша не обещала, но в походах мы по ночам тихо и мирно спали, дабы никого не смущать.
Впрочем, не этой ночью… Этой ночью у нас был отдельный домик в Перевале, так что уснули мы довольно поздно.
День триста семьдесят девятый!
Вы продержались 378 дней!
Пробуждение сложно было назвать приятным и обычным… Я уже давненько в своей жизни не падал с кровати, а вот в этот раз проснулся от удара об пол. Открыл глаза, сел — и попытался понять, почему так получилось. А потом пол, стены и крыша дома разом содрогнулись… Всё вокруг издавало какой-то печальный зловещий стон и скрежет, от которого сразу проснулась и Ариша. Мы секунду двадцать посмотрели, как мир ходит ходуном, переглянулись, а потом спешно принялись натягивать на себя одежду.
Когда мир снова решил потрястись, мы были уже на улице. И, надо сказать, очень вовремя — крыша домика за нашей спиной с грохотом обрушилась внутрь здания. На улице было темно, шумно и беспокойно, везде метались люди, но только часть из них вообще понимала, что происходит.
— Землетрясение! — услышал я громкий крик Ленина. — Покиньте дома! Всем собраться на улице!..
Мир снова начало трясти, и я присел на корточки, держась рукой за землю. А потом мир напоследок хорошенько тряхнуло сильнее прежнего — и всё закончилось. Мы стояли, переглядывались и пытались определить, можно ли уже возвращаться ко сну. Над лесом с криками носились потревоженные птицы, а где-то вдали грозно и одновременно испуганно ревел какой-то ночной хищник.
А потом мир накрыло грохотом… Звук прокатился над нами, под нами, вокруг нас, уносясь дальше… Мне даже показалось, что я видел его волну, уходящую вдаль. Это был грохот чего-то страшного и ужасающего, и всё внутри буквально требовало подхватиться и бежать без оглядки. И многие птицы и животные так и сделали, наверно… Но мы — глупые люди, и мы, к счастью, не можем так внимательно прислушиваться к ощущениям.
Поскольку наш с Аришей домик безвременно прекратил своё существование, то мы переместились к Саше, у которого был просторный сруб, устоявший во время землетрясения. В предрассветный час спать уже не хотелось никому — мы просто сидели и дожидались утра. Там же ошивались Мадна, Борборыч, Дойч и Барэл.
— Странно… Вы же убили великанов! — заметил Саша. — Значит, и тряска должна была прекратиться…
— Вот и мне странно, — кивнул Борборыч. — Может, это ещё не последнее задание, связанное с извержением. Хотя, вспоминая, какие были великаны…
Мы сидели, разговаривали и ждали утра, а оно всё не наступало и не наступало. Время тянулось медленно, как патока. Я иногда выглядывал на улицу — проверить, не начало ли светать. Но если и стало светлее, то ненамного. А потом и выглядывать перестал. И только системное сообщение, которое увидели сразу все, заставило меня снова броситься к двери…
Тук-тук! Зима близко!
На улице шёл снег. Во всяком случае, сначала так мне и показалось. Но это был не снег — это был пепел… Его хлопья валились на траву, покрывая её сплошным мягким ковром. Это были не большие хлопья, как у первого снега, которые неторопливо падают на землю — это были мелкие пылинки, вьющиеся в воздухе, как метель в середине зимы. Пеплопад — кажется, так это и называется…
Утро давно наступило. Просто тяжёлые пепельные тучи закрыли его от нас. А вдалеке, почти неслышно, но грозно рокотал проснувшийся вулкан. И рыжее зарево у его вершины было багровым светилом нового дня.
— Какого чёрта? — произнёс Борборыч, широко раскрытыми глазами уставившись на небо. — Мы же их завалили!..
И будто в ответ на его вопрос, система расщедрилась на ещё одно сообщение:
У вас был всего один потухший вулкан.
И ведь я вам намекала: мало ли что может случиться!
Когда вулканы аккуратно чистишь, они горят ровно и тихо, без всяких извержений. Извержение вулкана — это всё равно, что пожар в печной трубе, когда там загорится сажа. Конечно, вы, люди, слишком малы и не можете прочищать ваши вулканы. Вот почему они доставляют вам столько неприятностей.
Но для того и были призваны два брата — они бы всё сделали за вас! Но вы их жестоко шлёпнули! А теперь… Ну даже не знаю!
Надо, видимо, очень сильно пожелать, чтобы вулкан потух! Пожелать так сильно… Чтобы это желание сразу же исполнилось. Два желания! Два заветных желания!
