Его громкий и решительный стук в дверь должен был меня насторожить, но, в очередной раз оторванная от еды, а потому очень голодная и желающая вернуться к обедо-ужино-ночнику, я стремительно вышла навстречу визитеру и едва не повалилась в объятия разгневанного рыжего.
– Сумеречная, некромантка доморощенная. Ты все-таки надышалась! – прорычал он, наступая на меня. И вот что удивительно, интонация его была отнюдь не вопросительной, а утверждающей. Такой, что не возмутиться невозможно.
– Чего?!
– Того! Надышалась дурман-травы, мозги растеряла… – огрызнулся разведчик и хлопнул дверью уже за своей спиной.
– Я?!
– Ну не я же слепил из древнего оружия сцену сношения двух Дарреев Дао-дво.
– Как?..
– Между собой, – брезгливо выплюнул Гер. – Замкнутый круг наслаждения. Таррах! Ты хоть соображаешь, как это выглядело?! – взревел он. – Ты… конечно, соображаешь, ты же сама и лепила.
Да, мне следовало вникнуть в суть переговоров творческой группы и смягчить значение скульптуры, хотя я и не совсем представляю этот круг. Но объяснить всей подоплеки дела я не спешила, спросила только:
– А ты как ее увидел? – Неужели смертники отправили муки совместного творчества не тому?
– Как-как?! – передразнил Дао-дво, вышагивая по моей комнате. – Как и все, кто присутствовал на суде рода!
Милостивый боже! Представить страшно, как же Даррей опозорился на сборе лучших представителей рода. Я отошла к стене и плавно опустилась на стул. Ужас! Мне хотелось мести, а получился… кошмар.
– Вижу, ты впечатлилась масштабом своей затеи, – рыкнул рыжий. – И я бы понял твое возмездие, будь эта скульптура из простого металла, но у тебя же мозгов хватило взломать печати рода и испортить древнее оружие!
– А ты бы не испортил? – взвилась я и поднялась. – Он мне вместе с одежкой и оружием белье прислал. А я, может, и человек, но точно знаю, такую вульгарность лишь любовница носит и это не просто подарок!
Суть моих слов доходила до Гера сквозь толщу недоверия, но стоило мне замолчать, как он раздраженно выдохнул: «Урод! Мало ему досталось», – и в ближайшую стену впечатал кулак.
– И я того же мнения, – согласилась я и, выждав немного, указала многоликому на дверь: – А теперь будь добр… – Все-таки я голодная, злая, а еще обедо-ужино-ночник быстро стынет.
Рыжий послушно вышел, но дверь на ключ закрыть не дал. Стоит, глаза в пол, кулаки сжаты, челюсти словно в судороге сведены. Минуту, не меньше, изображал каменного идола, затем расслабился и поднял на меня сияющие карие глаза:
– Сумеречная?
– Чего тебе? – спросила грубо, стараясь не выдать, как меня до дрожи встревожила его хрипотца.
– Я тут подумал…
– И? – сложила руки на груди, нахмурилась. Очень интересно. Только что орал, всем своим видом прибить грозился, а теперь вот разыгрывает сдержанную робость и смотрит на мои губы.
– Можно кое-что проверить?
– А именно поцеловать? – предположила я. Охотно кивнул и разозлил повторно. – А что, внешних данных недостаточно: коса, запах, вес, конституция тела? – Молчит. – Или ты опять облапать меня решил?
– Да нечего там лапать! – вспыхнул Гер и чуть не схлопотал по носу дверью. Сволочь!
А может, и получил, и не по носу, а по голове и основательно, потому что в следующие три дня многоликий вел себя до глупого странно. Вначале он нахамил подавальщику в столовой, а затем и всему обслуживающему персоналу, после влез в драку, якобы желая защитить меня. И это при том, что мне ничего не грозило ни физически, ни морально. Всего-то один из горцев подошел познакомиться и предлог нашел подходящий, а именно, что во время ночных тренировок видел меня стоящей на их полигоне в тонкой ночной рубашке. И выразился, главное, мягко, сказал, что я там маленькая, как ребенок, сероглазая и хрупкая была, но серьезная, как самая настоящая взрослая. Я такому определению улыбнулась, уж лучше оно, чем «малявка человеческая», «плоскодонка конопатая» и «оказия смертельная», что использовал в отношении меня раздраженный Дао-дво. И надо было так случиться, чтобы этот псих рыжий проходил мимо и заслышал наш разговор о том, как было бы здорово встретиться еще раз, когда я как бы… подрасту.
И что такого? Простая фраза, но рыжему не понравилась. И все! Многоликий ввязался в драку, разбил себе кулак, горцу губу, а с меня потребовал более не подходить к выродку змееволосу, иначе он меня убьет. Кто – «он», не ответил, ушел, задумчиво потирая скулу. Позже так называемый Графитовый взорвал одну из примочек разведчика и позабавил огненным зрелищем весь городок, а еще через день повторил точь-в-точь такой же взрыв и в отличие от зрителей остался недоволен. И вот что странно, чем дальше он с ума сходил, тем чаще я попадала под прицел его горящего взора. Внимательного и оценивающего. И липкий страх против воли пробирал меня всю.
Ой, не к добру Гер так смотрит, не к добру. Неужели за нос, дверью ушибленный, отомстить мне вздумал или за кулак, что разбил о горца?
* * *
И все-таки он напился в этот день.
Не верилось. Просто не верилось в беспринципность кузена и неожиданную сознательность Сумеречной. Гер переломил ход суда над Дарреем, как только явился в дом рода и ворвался в зал Свершения к моменту вынесения весьма щадящего приговора тому, кто нарушил постулаты рода и вступил в сговор с имперцем. Разведчик выдвинул свои обвинения, а едва потребовались свидетели и улики, к нему неожиданно – но очень вовремя! – присоединились обозленные Равэсс и Бруг. Выступив перед советом старейшин, они дали свои показания, и теория кузена оказалась не у дел. Одна проблема: когда Тиши озвучил решение суда, урод бронзовошкурый с усмешкой на все еще цветастом от синяков лице сказал, что у него есть невероятно смягчающие обстоятельства. Якобы девчонка сама к нему на шею вешалась и в прошлый визит в долину Дельи, и позавчера в городке оборотней…
– Шептала непристойности и в бокал что-то подлила, – поддержал его Макфарр. Падаль!
Но стоило схватить за грудки и встряхнуть обоих, как в зал вошел посыльный с внушительным свертком.
– Кому? – вопросил Эррас Тиши, знаком требуя отпустить близнецов и не наносить новых увечий.
– Даррею Дао-дво от Намины Сумеречной, – провозгласил посланник.
– С прощением… – ухмыльнулся кузен и совсем тихо, для Гера, добавил: – Навеянным действием дурман-травы. Ты в проигрыше, братец.
А оказалось… Да, о прощении речи более не шло, о смягчении наказания для кузена – также. По правде сказать, от девчонки он такого подвоха не ожидал. Некромантка подошла к возмездию с юмором и творчески, опять проявила смекалку. Вот только материал! Проклятье, как можно было древнее оружие расплавке подчинить, а затем уже из него это непотребство слепить?! Узрев ее скульптуру, Эррас Тиши застыл, у Нубуса голос сел, Даррея затрясло от ужаса и позора, а всех остальных от смеха, хоть они и старались скрыть улыбки за удивленно вытянувшимися лицами. Суд закончился без слов, боялись рассме– яться.
А потом, да, Гер сглупил, с опозданием поняв, насколько поторопился назвать сознательной сероглазую малявку, – она умудрилась обидеться на правду, еще и дверью хлопнуть сгоряча. Истинно, Таррах дернул спросить о проверке, а затем и открыть первую бутылку, вторую и…
Следующее утро для метаморфа младшей ветви рода Дао-дво началось погано, под гул в голове и тонкий голосок ехидной лопоухой нежити.
– М-дя-я-я-я! Два днь-ня моего отсутствий-я на лицо, вернее, на морду.
Многоликий тяжело вздохнул и промолчал, но кука решила, что игнорировать ее никак нельзя.
– Хозь-зяин, хозь-зяин! Неужели так сложно было закусывать?
– Не ори, – прохрипел он.
– Как не орать?! – возмутилась мелочь, набирая полную грудь воздуха, чтобы пропищать, надоедая своей персоной и правотой: – Й-я разве не проси-и-и-ила не наль-лягать? Просила. А ты!..
– М-м-м, – сняв ее с груди, скривился болезненно, выдохнул.
– Что?! – Мелкая пакость выскользнула из его слабой руки, уперлась лапками в поросшие щетиной щеки. – Плохо, дя? Не отвечай, сама вижу, – и с заботой в шепчущем голоске вопросила: – Рассольчика принести или водички?
– Уйди.
– Что?! Совсем? – подпрыгнула она от возмущения и едва не провалилась в рот разведчика, приоткрытый в зевке. – Ой…
– Тьфу ты! – Метаморф убрал с лица невкусную нежить, прищурил красный от недосыпа глаз. – Ладно, уши оставь и проваливай.
В названную часть тела теневая вцепилась лапами, как в самую большую ценность, и, дрожа, отползла подальше от Гера. Посидела несколько мгновений, приводя дыхание в порядок и заикаясь:
– А уши за-за-зачем?
– Надеру, когда окончательно проснусь. И за дарительницу Сумеречную ты мне еще ответишь, – пообещал он и отвернулся.
– Дя й-я знать ничего о дарительнице не знаю!
– Она сама тебя сдала, – тихий смешок и ехидное подтрунивание: – Неприятно, дя?
